бежала из дому, когда за ней пришли из Охраны… Повар отсидел пару месяцев в подвалах Кмитсверской тюрьмы – служил одному генералу из аристократов, там и сгинувшему, а всех слуг арестовали вместе с хозяином… Ещё с нами живёт пара ренегатов из Охраны. Не выдержали прелестей своей работы, а уволиться оттуда по причине того, что не хочешь пытать людей, – только ногами вперёд. Теперь они охраняют Кейла – не на публике, естественно. Но спасибо им и за твой браслет, и за защиту нашего дома. – Юноша следил за её лицом – внешне расслабленно, однако взгляд оставался цепким. – Почти за каждым – история, в результате которой он стал вне закона. Или пострадал от него. Кто-то, как Юми, при других обстоятельствах жил бы лучшей жизнью, чем жизнь горничной, а кто-то – много худшей. И это в любом случае слаще тюремных застенков, смерти на рудниках или прозябания в трущобах.
Благородный лиэр Кейлус Тибель, защитник униженных и оскорблённых? Смешно.
– Ты лжёшь. Просто хочешь, чтобы я прониклась твоим прекрасным господином. Чтобы играла на вашей стороне.
Тим улыбнулся с таким снисхождением, будто к нему подошла пятилетняя сестрёнка и попросила выгнать чудище из-под кровати. Хотя, возможно, в этом мире чудища под кроватями были куда более реальными, чем Ева привыкла.
– Я понимаю, как тебе хочется верить, что он порождение зла. И всё же, надеюсь, вскоре ты откроешь глаза достаточно широко, чтобы увидеть – это не так.
– И зачем это ему? – скептицизмом в Евином голосе можно было бы крошить лёд.
– Он говорит, это его хобби. Коллекционировать в своём доме тех, кто, так или иначе, пострадал от его сестрицы. Мол, ценит хороших слуг, и сентиментальность тут ни при чём, а в конечном счёте, все они для него ничего не значат… Кроме меня. – То, как Тим качнул головой, ясно выразило вежливое сомнение в данном постулате. Вовсе не на свой счёт. – В одном он прав: из нас действительно вышли хорошие слуги. Мы все обязаны ему жизнью или большим, чем жизнь. Этим он купил нашу верность надёжнее, чем её могли бы купить любые деньги… или страх. Жаль только, он спас единицы, ведь я знаю, сколько ещё остаётся неспасённых. Сколько громко проклинают имя Айрес в трущобах или тихо – в особняках. Сколько лишились родных и друзей и бездействуют лишь потому, что боятся подставить оставшихся… – Он прислушался к тишине, воцарившейся в коридоре, отражавшей молчание инструмента в гостиной. – Похоже, закончил.
– Я тебе не ве…
– Помолчи пару минут, хорошо? В конце он обычно играет то, что получилось. – В словах снова прорезалась усталость: так взрослый просит ребёнка не рисовать фломастером на бумагах с работой, на которую он потратил последний месяц. – Потом можем продолжить, но сейчас я хочу послушать… Думаю, тебе это тоже должно быть интересно. Если, конечно, ты действительно музыкант.
Уняв язвительность, Ева устремила взгляд на светящийся ключ, желчно выжидая, когда оттуда снова польётся то, что Кейлус Тибель считал музыкой.
Вначале
