купила их в благотворительном магазине, чтобы помочь Кенджи освоить английский язык, и он до сих пор сочинял для нее стихи всякий раз, когда ему это приходило в голову, и Бенни иногда тоже сочинял. Некоторые слова из набора успели потеряться, но Аннабель говорила, что это не страшно, потому что для стихотворения не нужно много слов.
– Нет, – сказал наконец Бенни. – Он сейчас никто. Просто мертвый.
В день своей гибели, перед тем как уйти в клуб, Кенджи составил очередное стихотворение. Оно так и осталось на холодильнике, среди роя слов.
– Это так, – ответила Аннабель. – Но мы же точно не знаем, что это такое. Быть мертвым.
Бенни соединил несколько слов в новую строчку.
– Нет, знаем. Это значит, что он не живой.
Аннабель в этот момент, открыв духовку, переворачивала наггетсы, но сын отвечал так категорично, что она обернулась.
– Ай, Бенни, не трогай! – Аннабель уронила металлическую лопатку, и дверца духовки захлопнулась, а мать бросилась к холодильнику и оттолкнула Бенни в сторону. – Верни все на место! Надо снова сделать как было! Сюда «женщина», сюда «симфония», а еще было какое-то прилагательное! Какое? Я не помню! Как я могла забыть! А, Бенни, ты помнишь?
Она повернулась к нему с мольбой во взгляде, но он попятился прочь. Он не думал разбирать отцовское стихотворение. Просто магнитикам нужно было двигаться, чтобы складываться в новые стихотворения, и Бенни хотел им помочь. Он открыл рот, чтобы объяснить это, но не смог выговорить ни слова. Видя потрясение сына, Аннабель смутилась и протянула к нему руки.
– Ох, родной, прости меня. Иди сюда. – Она прижала Бенни к себе. Он ощущал вес ее рук на своих плечах, тяжесть ее груди.
– Я не хотел…
– Знаю, Бенни, – сказала она, прижав его ещё крепче. – Не волнуйся, ты не виноват. Все хорошо, не плачь, все у нас наладится…
Он не плакал, это она плакала. Отпустив его, наконец, она вытерла лицо краем футболки, потом они поужинали. Позже, в тот же вечер, они восстановили стихотворение Кенджи, но с тех пор Бенни не трогал магнитики и не составлял из них новых строк, и какое-то время созвездие слов оставалось неподвижным.
В то лето, первое после смерти Кенджи, Бенни много спал и казался подавленным больше обычного, но он не испытывал желания говорить о своих чувствах, хотя мать порой и вызывала его на такой разговор. Иногда, уже на грани сна, ему слышался голос отца, который звал и будил его, но поскольку этим дело и ограничивалось, Бенни никому об этом не рассказывал.
Осенью, когда он пошел в седьмой, классная руководительница пожаловалась, что у Бенни появились проблемы с концентрацией внимания, но школьный психолог за него вступилась. Она запланировала себе регулярные беседы с Бенни и высказала предположение, что его затруднения – обычные последствия пережитого горя. Скорбь, сказала она, носит индивидуальный характер и проявляется по-разному. Аннабель согласилась с ней и почувствовала облегчение, когда психолог сказала, что вопрос о медикаментозном лечении не стоит, если только
