раки зимуют. Я побежал вслед за Ёршиком, дико вопя и махая над головой руками – для пущей жути. Но куда мне за ним угнаться, таким долговязым. Сначала потерял из виду, а когда нашёл, он уже вполне мирно беседовал с девчонками и приглашал в свой лабиринт. Они отказывались. Наконец Натка Журавлёва согласилась и полезла за Виктором в чёрную дыру. Долго их не было. Подружки сказали – они там целуются. Вполне возможно – Ёршик многим девчонкам нравился.
Тогда я тоже решил возле дома вырыть лабиринт в сугробе – прохожих пугать. Стою с лопатой у ворот – ребята мимо с клюшками идут на каток в хоккей играть. Сашка Ломовцев что-то шепнул, и все остановились, глядя на меня.
– Толька, – спрашивает Ломян. – Тебе сколько лет?
Я молчал, подозревая подвох. Скажешь «семь», начнут смеяться – почему не учишься, иль для дураков ещё школы не открыли? Скажешь «шесть», в ответ – и в кого ты такой умный в дурацкой-то семье?
– Так и…
– Шесть, – осторожно начал я и добавил. – Седьмой пошёл.
Ребята переглянулись и весело расхохотались.
– Что я говорил! – ликовал Ломян. – Он и в прошлом году также отвечал.
И повернулся ко мне:
– Шесть-седьмой иди домой.
Мальчишки, посмеиваясь, пошли дальше. Поразительными иногда бывают человеческие симпатии. Ведь не позже, как вчера с этим самым Сашкой мы болтали душа в душу, и казался он мне самым лучшим на свете другом. А теперь…. Ненавижу его до бессильной ярости. Чего бы не отдал, не сделал ради того только, чтобы увидеть Ломана униженным, растоптанным, чтобы насладиться за свою обиду. Теперь он мой враг – ненавижу и презираю его.
– Толяха, пойдём играть в хоккей, – это Славка Немкин позвал.
Лява авторитет на улице – его многие боятся.
– У меня клюшки нет.
– Ерунда – на ворота станешь.
На болоте от берега до камышей была расчищена площадка. Воротами служили четыре вмороженные в лёд палки. Славка, как чёрт, носился на коньках, один обыгрывал полкоманды. А я самоотверженно стоял у него на воротах, хотя толкали меня немилосердно, и шайбой несколько раз припечатали – будь здоров! Разок в свалке Славкин конёк чиркнул по моей переносице. Лява в последний момент бросил тело на лёд, чтобы не разрезать моё лицо на две половинки – верхнюю и нижнюю. Я-то не пострадал, а вот Немкин встал со льда, морщась от боли. Поднял меня, поставил на ноги, отряхнул, подмигнул, и игра продолжилась. И я стоял на воротах, готовый бороться, вгрызаться зубами, впиваться когтями, отстаивать себя и честь команды во имя победы, как хлеба насущного. Получать ушибы, шишки, травмы… Ура! Наша взяла!
Однажды игроков на площадке собралось так много, что мне и места не хватило – стоял среди болельщиков. Вдруг раздался свист и следом крик:
– Октябрьские!
Ватага ребят спускалась к берегу. Забыв про хоккей, размахивая клюшками, как
