существование ничтожно, так для чего эта война? И почему так происходит? Герасид доверил им решения и путь народов. Вначале он был един, теперь же это невозможно. Система рухнула! Она против Создателя навострилась, и острый штык в виде народов пронзили мироздания. Огни здесь вечность не горели, все жили в сумраке глухом. На теле отпечаток лени властителей и след судьбы.
Заройтесь вглубь, народы, срочно! Не зрите более войны! На смерть накладывать печати и ставить пломбы на замки! Сверх множества ходячих, громких, кольчатой чешуей гремя в пружинах. В песках нетленных, сгорит житейская душа. Она смазливо плачет в ворот, по шерсти кровью бьет раба. Тогда безшейные создания в спираль свернули малыша. Он плохо стыд переносил, умевший протирать те ниши, в них жуткий гадкий Туипнавдлаир сливал протухшие кишки. В долине платье выбирая, на смотровые времена, учудил влететь на два столетия, глобально бремя теребя. Сужение протока ткани, снабжавшей лик его дурной, позволило понять прекрасно, что править будет он войной.
Неважно это, но так больно сражение ему не избежать! Он слышал в голове кого-то, не Герсаида! Как же знать. Тараньей поступью в Такиртеке он молодостью выступал. Доверье, у аксердов заслужив, поил он их смолой гирсар, летающих под самым низом Туипнавдлаира пыльный рост. Он доставал их из могилы своих умерших праотцов. Но их он сам похоронил же. Когда родился без зубов. Теперь клыками обзавелся. Они росли по всей спине, во рту сменялся оскал злобный на сумасшедший лык в боке. Он очень сильно им гордился. Терзаясь все же и боясь: однажды мир его погибнет, и он исчезнет без следа. Так для правления народом, бойцами, миром и войной оскал держал он чаще страшимый, перед огромною толпой. Его боялись и хотели его снести в далекий лун. Закопать в отверстия Далекуна и отпустить скитаться прочь.
Пусть его личностная травма не отравляет этот мир, ее бы вырезать и в тайне огнем очистить, устроив пир. Глазами злобными, черней той плоти, что лижет в пыли, с отсутствием больных коленей и недоеденных ремней, смотрел на жителей и видел, как биться будут за еду, за свет вдали, горящий, теплый, за лес зеленый, за воду. Сок ценный мог бы стать началом для целей, пробирающих до костей, для плана, что процветал в больной душе.
Отравлен мозг, глаза потухли, народа нет. Идея-тьма, ниц падать, но ради молитвы просить Создателя-отца. Что Герсаид мог здесь построить? Что мог предотвратить один? Он не сумел собраться с мыслями и сохранить своих детей.
Ошибка на одном творении сломала мирозданье и хаос, сеющий столетия, не смотрит ввысь, не верит в сон. Его забытые молитвы, его зловещие слова звучат по всей земле выжженной, и тишина вселилась в те покровы горькие, картины кровью наполнять и грубым идолом хворое эго потешать. Пустая вся, черви шепчут, где-то лопается шар, и в камень превратилось место, что раньше называлось Рай.
ГЛАВА 6
Вазифрия в своей постели проснулась рано, открыла очи и, пробравшись к высокому оконцу,
