на крышу городских ворот загадочного радикала, умерщвляя на ходу, подвесив под шею беднягу. Глядел народ, жевал еду. Когтями, свесив головку плесени, уткнувшись носом в грозный пах, что ночь грудастая в покрытии затмевала туманов взгляд. Урвать двуликих самодельным локтем проводим по спине. Присниться же такое в детстве при спорном возгласе в еде. Прожевывая плотность пищи, сливая ткани вглубь трубы, широким балом, кружевами укрыв монету во дворе. Нашедшему воздастся. Может, принявшему уйти в загул, лупить награду по бутылкам и цедить шлирамо там вдвоем.
Над закатанным столетьем мирским покоем Битый шар, крутящийся в темноте морозной, обрушился на твой диван, что смастерил сам и примыкая к нему, словно в объятия отца. Но изменение сознанья тебя опять свела с ума. Так размышляем и итожим в разгадках, радости найдя. На смотровых площадках платим один, а то и два. Друг быстро тянет на посадку полынью, закрывая дом, лобзанием куста по телу, рычащим голосом поем. Ждать более невмоготу, но шепот так не важен. Такого пережили все, а ты сдаешься, надев рубаху. Рассказом длинным плыть в глубинах подземных и играя в ложь дыханьем пряным, немая, с затылка вниз стекает нежно дрожь. Она в клубок свернула косы, сдавила горькую слезу, надрезом небольшим в запястье пустила кровь, очистив путь, и над ее главой прекрасной тут же возник ореол, и простыней пролетев белой, туман промчался над водой. Дым издали прошел, и внутрь растений, что росли вдали, стекала призрачная пена и устремлялась в открытый мир и грешным проходом утекала прочь.
Вазифрия, набрав с коленей расколотые нимдали, их поедая, и при этом прощалась с матерью своей. Пастух шабраков, согнав в стадо, усыпал свежею травой, и сном укутались мгновенно, и он обратно пошел домой. Собрал Вазифрии в дорогу припасов, хлеба и воды, сок транусции прохладной и с солью, мясо шабраков. Ей предстояло стать сильнее, храбрее боли, не боясь ударом расколоть другие миры и уничтожить псов, что охраняют Туипнавдлаира и весь Совет, устроив потоп. Она могла. Но не хотела. Но в путь пустилась оттого, что Герсаид ей это вмыслил. Но не марионетка она его!
ГЛАВА 7
Там, среди долгих переулков, под тишиной грозных ровлов, смущенный сын рожден был в поле, остроконечный мальчик гроз. Родить смогла его лобчлематка, но проглотить ее не смог. Оставили на смерть, но йокоты нашли его. Хотели растерзать беднягу, но он глубокий сделал вдох, и в жилах его жизнь забилась. Не видел это Герсаид. Он мхом покрыт был и неряшлив. Рисунок на его спине от не разглаженных морщинок напоминал Рай на Земле. Могилой бы ему служили желудки этих злых существ. Но громко закричал он во вдохе, уничтожая мерзких псов. Крик раздавался вдаль и шире, и содрогались стены скал, округа гулом наполнялась, и разрушались камни там.
Там не было духовной знати, там не было святых отцов, там восемь раз уничтожали и дважды задвигали засов. Про поцелуй провозглашали творения мирским сердцам и бдительно взирать пытались на помутнения
