а вместе с ней и Петька Збруев. Мне хотелось верить, что мои новые друзья не отвернутся от меня, даже узнав, в каком смешном пальто и шапке я приехала в их красивый и большой город.
Мне все-таки удалось освободить руку. Опустив взгляд на грудь парня, я прижала ее к себе. Больше не хотелось на него смотреть.
– Делай, как хочешь, Сергей.
– Настя…
Но я уже попятилась, поднявшись на одну ступеньку.
– Мне все равно. Да, Стас ненавидит меня, твоя сестра ненавидит меня, видимо, ты тоже ненавидишь, раз уж тебе нравится со мной играть. Я не пойду с тобой в кино, потому что мы не друзья и никогда не будем: друзей не высмеивают и не унижают. Можешь рассказать, какой жалкой я была, хоть целому миру. Я не знаю этот город и не хочу знать! Я очень надеюсь, что когда-нибудь уеду отсюда!
Я повернулась, чтобы убежать, но он легко вспрыгнул на площадку и загородил путь, но за руку не взял.
– Настя, не убегай! – сказал как-то хрипло, и эта остановка стала последней каплей. Ревность, боль, обида – всего этого сегодня оказалось слишком много для пятнадцатилетней провинциальной девчонки. Закрыв лицо ладонями, я крепко зажмурилась, тщетно пытаясь сдержать слезы. Вот теперь я на самом деле была жалкой.
– Пожалуйста, пожалуйста, Сергей, уйди.
Не знаю, сколько я так простояла, но когда решилась открыть глаза – Воропаев уже ушел. На лестнице было тихо, урок давно начался… Я не могла в слезах вернуться в класс.
– Извините, можно я у вас посижу? – спросила, спустившись в холл, у немолодой женщины-гардеробщицы, остановившись рядом с ее диванчиком, и та понятливо кивнула:
– Что, деточка, с урока выгнали, да? За поведение? Ну, посиди. Все лучше, чем на улице по курилкам шастать.
Она держала в руках вязание, считая петли, смотрела в журнал, и я тут же вспомнила бабушку. Как же мне ее не хватало сейчас!
Дашке пришлось сказать, что урок провела в медпункте. В мой прогул подруга не поверила, и на ходу появилась история о головной боли и тошноте. И чудо-таблетке. Хорошо, что Кузнецовой сейчас было не до меня, иначе я сама бы себе не поверила, настолько неубедительно все прозвучало. Петька Збруев за помощь в столовой пообещал ей дать посмотреть какой-то новый фильм, и Дашка весь день без умолку трещала, что терпеть не может боевую фантастику, но раз уж дело коснулось принципа, все равно возьмет и посмотрит. Что она, зря убиралась, что ли? Тем более что Петька (и это по большому секрету) в это воскресенье пообещал прийти к ней домой, чтобы настроить на компьютере какие-то новые видеокодеки. И даже грозился спросить разрешения зайти в гости у ее мамы: ну не дурак ли?
– Да и вообще мне кажется, что не такой уж он и бабуин, каким прикидывается. Знаешь, Настя, есть в нем что-то человеческое.
Определенно в Петьке было много человеческого – в легком, веселом парне, прощающем подруге любую колкость. Все это я слушала вполуха, соглашаясь с Дашкой, но думала о своем. О том, что случилось сегодня за обедом и после, на лестнице. Почему я оказалась такой слабой? Почему не
