лучше посмотрим телевизор.
– Нет, в самом деле! – рассмеялся Калеб. – Мне любопытно узнать про тебя. Ведь тогда в ресторане я выложил тебе всю свою подноготную, а ты пока ничего о себе не рассказала.
– Да мне практически нечего и рассказывать.
– Я пытался сказать тебе ровно то же самое, но ты мне не поверила. Давай не стесняйся.
– Ладно, что ты хочешь знать?
– Ну, например, давно ли ты здесь живешь? – пожал плечами Калеб. – И почему не замужем или, по крайней мере, не ходишь по свиданиям, разбивая сердца, как на твоем месте делала бы любая женщина с такой внешностью. И почему ты всегда так мило улыбаешься и опускаешь глаза, когда кто-то делает тебе комплимент?
Джейн, продолжая улыбаться, вскинула на Калеба глаза. Потом подула на свое какао, чтобы выиграть время.
– Давай для начала я отвечу на первый вопрос, ладно? Я живу в этом доме чуть больше пятнадцати лет.
– Значит, он твой?
– Да, – ответила она. – Когда родилась Мелоди, мы жили на съемной квартире, но я неплохо зарабатывала, а потом объявили льготную программу для тех, кто покупает свой первый дом, со сниженным первым взносом, вот я его и купила. Дочери было пять, когда мы сюда переехали. – Джейн ощутила знакомую боль в сердце, и на нее нахлынули воспоминания. Она умолкла, чтобы собраться с духом, исполненная решимости ни в коем случае не расплакаться. – В самую первую ночь мы спали на надувном матрасе. Грузовик с нашими вещами должен был прийти на следующее утро. Но за ночь навалило почти фут снега, и нам пришлось куковать здесь на надувном матрасе целых три дня. Но знаешь что? Это одно из лучших воспоминаний в моей жизни.
– А куда делся ее отец? – спросил Калеб и поспешно добавил: – Если ты, конечно, не против, что я спрашиваю.
– Все нормально, – покачала головой Джейн. – Рассказывать особенно нечего. Он бросил нас, когда я была беременна. И Мелоди даже никогда в жизни не видел, можешь себе представить? Свою родную дочь. Денег мы от него тоже, разумеется, ни цента не получили.
– Сочувствую.
– В общем, насколько мне известно, сейчас его тоже нет в живых.
Едва она произнесла эти слова вслух, как сердце снова защемило от горя. Боль была настолько невыносима, что Джейн едва не расплескала свое какао.
– О господи, ну вот, я опять плачу. Прости, Калеб. Просто мне порой так ее не хватает.
Калеб забрал у нее кружку и поставил на столик рядом со своей. Потом обнял Джейн за плечи и привлек к себе. В его объятиях было так уютно, что она перестала сдерживаться и позволила себе разрыдаться. В каком-то смысле она сейчас оплакивала скорее ту пятилетнюю девочку, которая умерла давным-давно, нежели свою двадцатилетнюю дочь, которую только что похоронила.
Выплакавшись, Джейн повернула голову и вскинула на Калеба глаза:
– Можешь что-нибудь мне о ней рассказать?
В глазах Калеба промелькнула боль.
– Я предпочел бы не говорить об этом.
– Так нечестно, Калеб.
– Брось, Джейн.
