социальной психологии, прозы, поэзии и генетики, чтобы выстроить неопровержимое, научно обоснованное объяснение нашего желания напиться. Моя главная мысль такова: алкогольное или наркотическое опьянение, любое другое измененное состояние сознания должны были на протяжении эволюции помогать людям выживать и процветать, а культурам – сохраняться и распространяться. Представление об опьянении как об ошибке не может быть верным. Мы напиваемся по очень веским с точки зрения эволюции причинам{10}. Из этого следует, что бóльшая часть того, что мы считали знаниями об опьянении, ошибочна, непоследовательна, неполна или грешит всеми этими недостатками одновременно.
Давайте начнем с моего первого аргумента. Эволюция не тупа и действует намного быстрее, чем кажется большинству из нас. Скотоводы генетически приспособлены к употреблению молока во взрослой жизни, тибетцы – к жизни на больших высотах. Живущие на лодках народы Юго-Восточной Азии за несколько поколений адаптировались к нырянию и задержке дыхания{11}. Если бы алкоголь или наркотики лишь взламывали центры удовольствия в мозге или способствовали приспособлению много тысячелетий назад, но сейчас превратились всего лишь в пороки, эволюция очень быстро выяснила бы это и решительно положила бы конец бессмыслице. Дело в том, что, в отличие от порнографии или фастфуда, алкоголь и другие психотропные вещества чрезвычайно дорого обходятся нам как в физиологическом, так и в социальном отношении. Наши гены несут минимальные издержки, когда позволяют нам потратить немного времени на мастурбацию или набрать пару килограммов, поедая пирожные. Риск спьяну въехать на автомобиле в столб, скончаться от разрушения печени, лишиться средств к существованию или семьи из-за алкоголизма намного серьезнее, и эти опасности непосредственно угрожают благополучию наших генов. Целая культура также может себе позволить предаваться безобидным грехам, особенно таким, которые делают людей более смирными и покорными. Маркс никогда не называл порнографию опиумом для народа – хотя и мог бы, имей он возможность хотя бы раз заглянуть в интернет. Реальный опиум, однако, грозит культурам ужасными разрушениями, как и любой другой химический дурман.
Факт остается фактом: наша страсть к алкогольным и наркотическим веществам, возникшая якобы случайно, не была искоренена генетической или культурной эволюцией, даже при наличии просто идеальных «решений» этой проблемы, как я продемонстрирую далее. Этот факт означает, что случайностью дело не исчерпывается. Издержки потакания этому греху должны компенсироваться конкретными, очевидными выгодами. В этой книге утверждается, что тяга к опьяняющим веществам – далеко не ошибка эволюции и что опьянение решает ряд специфических для человека проблем: стимулирует творческие способности, снимает стресс, формирует доверие и чудесным
Как станет ясно в процессе дальнейшего чтения, я придерживаюсь теоретической модели, имеющей различные названия: генокультурная коэволюция (Richerson and Boyd 2005) и теория двойного наследования (Henrich and McElreath 2007), которая считает, что человеческим мышлением и поведением управляют две отдельные схемы передачи наследственной информации – генетическая и культурная. Следовательно, я буду использовать термин «эволюционный» для обозначения и генетической, и культурной эволюции, при необходимости уточняя, какую из них имею в виду. Опасения, высказанные учеными, в частности Майклом Дитлером, по поводу того, чтобы с «излишней легкостью в явном виде прибегать к объяснениям с позиций генетики или эволюции» (2020: 125), когда речь идет об отношении культуры к алкоголю, ошибочно объединяют «эволюционное» с «генетическим». Возможно, другие теоретики употребления алкоголя мыслят в рамках более узкой, и устаревшей, модели – «только гены имеют значение», – но в наше время схема генокультурной коэволюции является, пожалуй, стандартной моделью в эволюционных подходах к изучению поведения человека (см., например, Henrich 2015; Norenzayan et al. 2016; Slingerland and Collard 2012).
См., например, Gerbault et al. 2011.
