а не размагничивать. В этом наш долг перед погибшими товарищами».
И еще, – начальник хрустнул пальцами, – я одобряю твое бережливое отношение к людям, Василий. Но мне не нравится, что ты разоружаешься.
Климов кашлянул и заерзал в кресле.
– Да, разоружаешься, – повторил начальник. – Ты считаешь, что мы полностью победили и война окончилась. Сражения, мол, ведутся во время войны, а наша сегодняшняя работа – обычная мирная профессия, и человеческие потери должны быть исключены на сто процентов. К сожалению, это далеко не так. Ты не читаешь зарубежные газеты? Знаю, что не читаешь, и я тоже не читаю. Но мне рассказывают товарищи, что пишут о нас буржуи. Мол, в красной России бандитский террор. На улицах валяются трупы, большевики не в силах унять разгул бандитизма, они гниют изнутри. Тебе понятно? Сейчас мы на огневом рубеже. Ты, я, Фалин, твои ребята. Каждый бандитский налет – не только потеря для рабочего класса энного количества материальных ценностей, но и политическая акция против советской власти, подрыв ее престижа.
Из-за того, что ты недооцениваешь важность нашей работы, ты размагничиваешься и внутренне разоружаешься. Становишься не добрым, а добреньким, жалостливым. Лавров и Панин продолжают бой, начатый тобой в семнадцатом году, а раз бой, значит неминуемые потери.
Начальник тяжело перевел дух и продолжал говорить. Климов смотрел на его большое одутловатое лицо, на глубокие морщины у рта и понимал, что начальник убеждает и взбадривает не только его, Климова, но и себя.
– Последнее, Василий. Можно, конечно, взять Серого и всех его молодчиков и поставить к стенке. Можно, да нельзя. Мы провозгласили первое в мире государство рабочих и крестьян и их первую Конституцию. Основной закон надо охранять, строго соблюдать, так как или закон есть, или его нет. Третьего быть не может. Мы должны доказать вину этих махровых бандитов, и поэтому Лавров и Панин там, а Фалин здесь.
Начальник показал на диван, поднялся и в первый раз посмотрел Климову в лицо.
– Уверен, что ты меня понял, Василий. Мы похороним Александра тихо, ночью. Похороним тихо, без традиционного залпа и оркестра. Так требуют обстоятельства, и мы обязаны так поступить. Когда у тебя встреча с Паниным?
– В шестнадцать часов. – Климов встал и расправил сутулые плечи.
– Прощайся и уходи. Тебе надо быть в отделе. Запиши мне в календаре адрес, я тоже приду.
Климов поцеловал Фалина в холодный лоб, записал в календаре адрес квартиры на Зубовской и, твердо ступая по вытертому ковру, вышел из кабинета. На улице он опять выпрямился и быстро зашагал по ночной Москве.
Царя свалили. Беляков расколошматили. Неужели серым уступим? Выше держать голову и не размагничиваться! В этом наш долг перед погибшими товарищами.
Климов взбежал по лестнице, остановился перед своим кабинетом и стал шарить в карманах в поисках ключа. Дверь распахнулась сама, и Климов увидел, что ребята расположились полукругом, а в центре на стуле
