думал Великий магистр, – меня ввели в заблуждение, я был чудовищно обманут».
Ибо октябрьским днем 1307 года… Ах, никогда Молэ не забудет этого дня… «Еще накануне он меня лобызал, звал меня братом, по его настоянию я возглавлял процессию на погребении его невестки графини Валуа…»
На заре в пятницу 13 октября – поистине роковое число – король Филипп, еще задолго до того раскинувший гигантскую сыскную сеть, приказал от имени Святой инквизиции арестовать всех тамплиеров Франции по обвинению в ереси. Ногарэ самолично арестовал Жака де Молэ и сто сорок рыцарей, проживавших в Тампле…
Голос мессира Алэна де Парейля, бросившего лучникам какое-то приказание, оторвал Великого магистра от его печальных, сто раз передуманных мыслей. Он вздрогнул всем телом. Мессир Алэн велел лучникам построиться в походном порядке. Шлем он надел на голову. Оруженосец подвел ему лошадь и придержал стремя.
– Ну, пойдем, – сказал Великий магистр.
Узников пинками подогнали к повозке. Первым взошел на нее Жак де Молэ. Командор Аквитании, тот, у которого один глаз затянуло бельмом, человек, некогда отбросивший турецкое воинство от Сен-Жан-д'Акра, так и не понял, что происходит. Пришлось втащить его на повозку силой. Брат генеральный досмотрщик молча шевелил губами, продолжая бесконечную беседу с самим собой. Когда на повозку вскарабкался Жоффруа де Шарнэ, вдруг где-то рядом с конюшней завыла собака, и рубец, который пересекал лоб приора Нормандии, сурово нахмурившего брови, сморщился, налился кровью.
Четыре лошади, запряженные цугом, медленно повлекли тяжелую повозку.
Под неистовый рев толпы распахнулись главные ворота. Тысячи людей, все жители квартала Тампль и соседних кварталов, давя друг друга, жались к крепостным стенам. Лучники, возглавлявшие шествие, тупым концом пик прокладывали дорогу среди вопящей толпы.
– Дорогу королевским слугам! – кричали лучники.
Неподвижно сидя на коне, с обычным своим невозмутимым и скучающим видом Алэн де Парейль царил над всей этой сумятицей.
Но крики разом смолкли, когда появились тамплиеры. Увидав четырех иссохших, как скелеты, старцев, которые при толчках валились друг на друга, парижане, охваченные невольной жалостью, на секунду онемели от удивления.
Но снова раздался крик: «Смерть им!», «Смерть еретикам!» – это кричали королевские стражники, смешавшиеся с народом. И тогда толпа, готовая присоединить свой голос к любому выкрику, исходящему от власть имущих, и побушевать, если это ничем не грозит, начала реветь во всю глотку:
– Смерть им!
– Воры!
– Идолопоклонники!
– Вы только взгляните на них! Что-то нынче эти язычники не так спесивы, как раньше! Смерть им!
По всему пути зловещего кортежа раздавались проклятия, угрозы, грубые шутки. Но пламя этой ярости
