странное впечатление. Вроде бы гнетущее, тоскливое – но она подарила и ощущение чего-то нового и интересного. Хотелось здесь быть – это Филатов понимал. Мама волновалась, он тоже нервничал, но с каждым днём всё глубже и глубже вживался в это новое состояние – быть студентом медицинского вуза, живущим вне дома.
Поначалу жизнь сильно разделилась на две области – весь день он проводил в институте, на занятиях группы или лекциях, а вечером изучал общежитие, заходя в гости к тем, с кем познакомился в колхозе на абитуре.
Первокурсников было легко узнать – они бежали на учёбу из своих комнат сразу в белых халатах. Старшекурсники прижимались к стенам, пропуская летящую с верхних этажей молодёжь. Все знали, что здесь тот, кто бежит вниз, опаздывает, а значит, стоит уступить ему дорогу. Миша не был исключением.
Встав утром под свой индивидуальный будильник из игрушки с Волком и корзинкой, в которую тот ловил яйца, он быстро кипятил громко шумящий чайник без крышки, во всём остальном стараясь не производить лишних звуков. Чайник утром прощался всем, а звон чашек, громкие шаги и упавшие учебники – никому. Чай с сахаром, бутерброд с сайрой. Быстро и тихо одеться, накинуть сверху белый халат, предусмотрительно накрахмаленный мамой, проверить в кармане такой же белый и жёсткий от крахмала колпак, схватить сумку с учебниками и тетрадями и выскочить на лестницу точно по рассчитанному времени.
Трёх минут хватало, чтобы быстро дойти до первого корпуса. Чуть дольше, потому что в гору, было идти до третьего и пять-семь минут до пятого – он был дальше всех. Второй и четвёртый корпуса были ещё дальше, на Некрасовской, но там у их курса занятия не проходили.
Он, конечно, знал, что ещё занятия бывают в больницах, но не предполагал, что уже в первый год учёбы придётся мотаться на Академгородок в бассейновую больницу, где в них по мере сил вкладывали знания по предмету «Общий уход за больными».
По лесу на Академе вдоль широкой тропы сновали чёрные белки с пушистыми хвостами, орали вороны, а высохшие корни так и норовили поставить подножку. И в такие моменты у Филатова в голове постоянно звучала музыка. Не как у Чайковского, нет – он не сочинял и в принципе никогда не делал попыток к этому. Просто звучали песни, которые были ему дороги со школы. Они отвлекали от усталости, от бесконечного владивостокского ветра, который всегда дул в лицо, куда бы ты ни шёл.
Музыка реальная возвращалась к нему по выходным. Делать в общаге по субботам и воскресеньям ему было нечего, она в значительной степени вымирала за счёт уезжавших домой приморских студентов (Уссурийск, Находка и ещё ряд городов края давал Владивостокскому мединституту львиную долю учащихся). Он собирал большую спортивную сумку с синей надписью «Динамо», складывая в неё уже далеко не белые халаты и прочую одежду, требующую стирки, и шёл на Первую речку, чтобы успеть на электричку в Уссурийск.
Дома мама пыталась вытащить из него хоть что-то об учёбе, но он
