не очень удачно – в приборе что-то звякнуло, женщина вздрогнула и обернулась, совершенно потерянным взглядом посмотрев на Филатова. От её резко почерневшего лица больше не била наотмашь та энергия, с которой она боролась за здоровье отца, но и этого выражения глаз хватило, чтобы хирург сел на концентратор, словно его толкнули в грудь.
– Принесли? – спросила она. – Спасибо.
Михаил Андреевич пожал плечами. К нему подошла дежурная медсестра и прошептала:
– Надо челюсть подвязать… Ну и бирку…
Людмила Петровна не слышала, о чём идёт разговор, но примерно поняла его суть.
– Я сейчас уйду. Через три минуты, – попросила она у врача.
– Конечно, – тот встал и отошёл от двери, чтобы не видеть сцены прощания. Сестра, не отставая от него, тихо сказала:
– Она когда вернулась, то сразу опять начала давление измерять. Термометр у меня попросила. Он даже поругаться с ней хотел – утомила она его. А она: «Папочка, я им всем ещё покажу, как надо за больными ухаживать!» Достала просто с этим гражданином. Я тогда пришла ставить ему Транексам, а она опять: «Всё у вас медленно, всё без души, плевать вам на всех! Заторможенные какие-то, не спешите никуда, пусть все сдохнут!» Я молча старалась работать, мне по смене передали, что она всех ненавидит. Матом только не ругается, типа интеллигентка. И вот она бухтит, бухтит, даже толкнуть меня хотела, когда я мимо проходила за вторым флаконом. И тогда отец её вдруг как громко скажет: «Люда, твою мать! Заткнись! Заткнись, я тебя умоляю!»
Она замолчала, вспоминая, а потом добавила:
– Только он после этих слов сразу и умер. Как будто ждал всю жизнь, чтобы их сказать.
– Помолчите, – не дал ей договорить Михаил, потому что Людмила Петровна вышла из палаты с двумя пакетами.
– Я там памперсы оставила, – сказала она, подойдя к хирургу. – Может, кому ещё…
Он хотел сказать «спасибо», но не сумел.
– Тяжёлый? – неожиданно спросила она, кивнув на агрегат.
– Нормальный. Дотащил же.
– Ну да.
Она вздохнула и пошла к выходу.
Филатов вернулся в ординаторскую, слегка хромая на ушибленную ногу, лёг на диван и закрыл глаза. Он знал, что сейчас будет.
Он заснет и увидит тот самый сон, который преследует его с завидной регулярностью – по несколько раз в год с последнего курса института. Вот и сейчас, после смерти пациента, он был уверен, что всё повторится…
Девушка в тонком халатике стоит на подоконнике девятого этажа. Она держится одной рукой за раму и высовывается наружу из открытой створки. Взгляд её направлен куда-то вниз и в сторону, а Михаил находится чуть позади и не может сделать к ней ни шагу. Ноги словно вязнут в смоле, не давая даже шевельнуться.
Наконец девушка видит то, что высматривала, оборачивается с улыбкой, машет ему свободной рукой – и тут её нога соскальзывает вниз, она
