мозги алкоголем.
– Эх! – крякнул Максимыч, поднялся на крыльцо, разулся, снял кепчонку, пригладил волосы и прошел к столу. – Здорово, Маргарита.
В последнее время только он называл меня исконным именем, за что я его невыносимо уважала. Сонька извлекла из шкафа початую поллитровку, три стопки, нарезала колбасы и провозгласила:
– Давайте за сенокос.
Мы выпили и закусили.
– Маргарита, ты когда приехала? Сегодня?
– Нет, вчера, с «Тарзаном».
– Мимо кладбища шла?
– А где ж еще? – насторожилась я.
– Не заметила ль чего, а?
– На кладбище? – попробовала я удивиться.
– Ох, девки, какие дела творятся, аль не слыхали?
– А от кого нам слыхать-то? – разозлилась Сонька. – В деревне я да ты, пенек старый.
– Грубая ты женщина, Софья Павловна, нет в тебе уважения. А ведь я тебя вот такой помню, на моих глазах росла, еще супруга моя покойная…
– Максимыч, ты чего рассказать-то хотел? – перебила я.
– Про кладбище? Дело такое. – Он собрался с силами и торжественно продолжил: – Вот, девки, до нас дошло, могилы роют.
– Да иди ты! – охнула я.
– Вот те крест. Сегодня ночью иду я, значит, с рыбалки…
– Брось врать, – перебила Сонька. – Комбикорм с дойки воровал.
Максимыч укоризненно покачал головой:
– Ох, Сонька, до чего ж ты баба вреднющая, вот через это тебя и замуж никто не берет…
Тут надо пояснить, что летняя дойка располагалась на равном расстоянии между Куделихой, где мы в настоящий момент обедали, и деревней Зайцево, причем кратчайшая дорога в Зайцево вела мимо кладбища. Максимыч, войдя в преступный сговор со сторожем дойки, крал комбикорм и продавал держателям скотины в Зайцеве, используя в качестве средства транспортировки древний велосипед.
– Доворуешься, черт старый, – злилась Сонька, потому как нам обеим уже ясно стало, кто нас вчера спугнул.
– Что городишь-то? – еще больше насупился Максимыч. – Какой комбикорм? Скотину еще не пригнали.
– Значит, доски свистнул. В прошлом году весь пол в телятнике разобрал, – злорадно ухмыляясь, сообщила Сонька.
– Ты бы, Софья, об этом помалкивала, – проронил Максимыч, деликатно потупясь. – Ладно, Маргарита, – она свой человек, а то ведь кто и взаправду подумает…
– Да надоели вы с вашей дойкой, – перебила я, – про кладбище рассказывай.
– Так не дает ведь, ух, аспидка!
– Рассказывай, – отмахнулась Сонька и еще по стопке налила. Мы выпили, закусили колбаской и уставились на Максимыча.
– Вот, значит, как, – продолжил он, – иду я, велосипедик везу, потому как Сонька права, прихватил я пару досок и отвез в Зайцево, иду, бутылочка у меня, дай, думаю, выпью, ну, для храбрости.
