поговорить с редактором. Звонить не стала, просто заявилась в его кабинет, швырнула журнал на стол, не удосужившись даже объяснить, в чем дело. Вышло несколько театрально, но Фрэнки в ту минуту казалось, что пафос уместен как никогда. Гарольд, прочитав рецензию, пожал плечами и предположил, что это дело рук какого-нибудь слишком рьяного обожателя.
– Обожателя? – усмехнулась Фрэнки. – Нет уж, Гарольд, мои поклонники тут явно ни при чем.
Но тот лишь покачал головой и заявил, что за годы работы в издательстве повидал всякого, только диву даешься.
– Иногда любовь и ненависть так перемешиваются, что с первого взгляда и не разберешь, где одно, где другое.
Фрэнки потянулась к его сигаретам, впервые позволила себе такую дерзость.
– Ну и чушь ты несешь, – заявила она, надеясь, что Гарольд не заметил, как дрожали ее руки, пока она пыталась прикурить.
– Стоит ли так расстраиваться из-за одной рецензии? Их и не читает никто.
– Не в этом дело.
– Я понимаю, дорогая, но ты просто постарайся не брать это в голову. Другие критики, они… – Он умолк, пару раз кашлянул и развел руками, не находя слов, отчего Фрэнки едва не взвилась, едва не огрызнулась – мол, что другие критики, хотя и сама давно прочла все между строк в бескровных рецензиях, угадала за почти единодушным молчанием. – Не принимай близко к сердцу, – сказал он наконец. – Пусть это станет стимулом в следующий раз попробовать что-нибудь новенькое, заодно и продажи немножко подстегнешь.
Фрэнки заморгала.
– Ты у нас уже не дебютантка, – поспешил объяснить Гарольд. – У тебя за плечами четыре книги, Фрэнки, и то, что работало прежде, уже, ну…
Уже не работает. Вот что он пытался сказать.
– Что-нибудь новенькое? – переспросила она, отбросив большую часть услышанного.
Но Гарольд отказался обсуждать рецензию дальше, посоветовал ей вместо этого выпить чашечку крепкого «эрл-грея» и как следует выспаться.
– Утро вечера мудренее, завтра поймешь, что не все так страшно, – пообещал он.
Фрэнки лишь фыркнула и, вернувшись домой, поступила с точностью до наоборот – за всю ночь не сомкнула глаз. До утра перечитывала рецензию, пока не выучила ее назубок, и курила одну сигарету за другой, прикончила целую пачку «Плейерс-Нэйви-Кат», которую стащила из кабинета Гарольда, – она терпеть не могла те нелепые тоненькие сигаретки, что теперь повсюду норовили всучить женщинам. Лишь когда рассвело, она наконец оторвала воспаленные, опухшие глаза от страницы, швырнула журнал в мусор и, вспомнив совет, заварила себе чаю.
И ведь не впервые о ее книгах плохо отзывались. Про ее второй роман в одной из солидных газет опубликовали весьма язвительную статейку, которая, впрочем, почти не задела самолюбия Фрэнки: ее автора, критика, известного своим презрением ко всему, что нравилось другим, она легко
