замуровав себя внутри, без связи с остальным миром. В своем длинном белом платье она прогуливалась по коридорам своего собственного мира – мира дочерей, цветов и призраков.
Еще в детстве я видела, что с мамой что-то не так, но не понимала, что именно. Я предполагала, что другие матери не просыпаются по ночам, как наша, утверждая, что видели или слышали призрака. Я предполагала, что они не проводят все утро за своим дневником, описывая встречи с этими призраками. Родные не верили ее рассказам, поэтому она записывала их в блокнот – примерно такой же, в каком я сейчас пишу.
Я удивлялась, почему она не может быть нормальной, почему не может отвозить нас в школу, как другие матери, почему не ждет нас вместе с остальными родителями у школьной калитки после занятий в цветном платье с сумочкой и туфельками в тон, с безупречно завитыми волосами. Только вот в школу она никогда не приходила, да и была значительно старше матерей моих одноклассниц – и выше, под метр семьдесят пять. (Вы представляли ее маленькой? Нет, маленькой она не была.) Худощавая, вытянутая – в своем белом платье, с копной светлых волос, она издалека была похожа на ватную палочку.
Никто из нас не верил ее рассказам, поэтому привидения нас не пугали. Нас больше пугала Белинда и сила ее воображения; мы все жалели ее – отец, сестры и я. Нам казалось, что это не дом населен призраками, а сама Белинда. Я выросла с мыслью о том, что наша мама одержима, а поскольку мы с сестрами по очереди жили внутри нее в течение девяти месяцев, я спрашивала себя, не одержимы ли и мы тоже.
Готовясь к жизни в пригороде Нью-Йорка и предстоящей роли домохозяйки, в тот вечер Эстер решила приготовить нам семейный ужин. Миссис О’Коннор отправили домой, а от мамы какой-либо поддержки ожидать не приходилось: она не принимала никакого участия в подготовке старшей дочери к замужней жизни.
За неимением лучшего Эстер прибегла к помощи новой кулинарной книги Бетти Крокер, которую миссис О’Коннор окрестила «гадкой вещицей». Выбор пал на ростбиф с картофельным пюре и стручковой фасолью. Это было несколько чересчур для нее, тем более в знойный летний вечер, но было воскресенье, и отец ждал воскресного ужина.
Казалось, что Эстер не имеет ни малейшего представления о том, что делает. Розалинда, обещавшая помочь, куда-то испарилась.
– Это просто катастрофа, – сказала Эстер, – не обращаясь ни к кому в особенности и промокая лоб кухонным полотенцем. Получив строгое указание не мешаться, мы с Зили сидели за столом и наблюдали за процессом.
Пробыв в своей комнате намного дольше, чем того требовали освежающие процедуры, за которыми она отправилась, Розалинда наконец соизволила появиться.
– Я смотрю, после моего ухода дела пришли в полнейший упадок, – сказала она с порога.
– Тебя не было целую вечность!
