об искусстве.
– Я сейчас читаю ее веб-сайт, – сказала Ребекка. – Здесь интервью с Джуди Чикаго, Джонни Маркизом, Захой Хадид. Документальный фильм о «Девушках из Глазго». Похоже, она настоящая.
– Что-то я не уверена.
– Просьбы об интервью наверняка поступают к вам ежедневно, Сильвия. Откуда такая паника?
– Нет никакой паники, – сказала я, прикрыв трубку рукой, чтобы выровнять дыхание. – Эта так называемая журналистка утверждает, что знает обо мне какие-то тайны. Это разве не шантаж?
– Она требовала денег?
– Нет, не требовала. Она хочет взять у меня интервью.
Ребекка издала смешок, но притворилась, что покашливает.
– Ну так именно этим и занимаются журналисты. Это не преступление.
– Я не хочу, чтобы она тут все вынюхивала.
– Хорошо, – сказала Ребекка. – Я всегда готова помочь. На какие тайны она намекает? Что-то дискредитирующее? Если она распространяет о вас недостоверные сведения, можно направить ей предупреждение.
Старое доброе требование о прекращении противоправных действий.
Я не ответила; мои мысли начали блуждать, в голове то и дело возникала строчка из письма Элайзы: «Сильвия Рен – призрак». Как это ужасно – стать призраком еще при жизни. Но ведь нельзя сказать, что она совсем уж не права. Если бы у женщин были фамильные гербы, на моем точно был бы призрак.
Я осознавала, что молчу, а время идет, почасовая оплата и все такое, хоть меня это не очень беспокоило.
– Сильвия? – сказала Ребекка, словно обращаясь к загулявшей кошке. – Вы еще здесь?
– Я здесь, – сказала я. – И я хочу получить запретительный приказ против Элайзы Мортимер.
– Запретительный приказ? Сильвия, что происходит? Лола дома?
Я повесила трубку. Через несколько секунд телефон зазвонил, но я не ответила. Он звонил весь день – я не отвечала. Я выкинула газетную статью с запиской от Элайзы и остаток дня провела за работой в саду, а потом налила себе лимонад, устроилась поудобнее и, успокоенная легким августовским ветром, смотрела на солнце, уходившее за красные холмы на горизонте.
Глубокой ночью
В письме Элайзы Мортимер мне было ненавистно все, но ее слова о знаменитой затворнице беспокоили меня не меньше, чем упоминание призрака, и я не могла заснуть, снова и снова прокручивая эти мысли в своей голове. Я так успешно отгородилась от мира – того мира, который простирался далеко за пределами очерченных мной границ, – что описание того, кем я стала и как видят меня другие люди, оказалось довольно пугающим.
Никогда я не собиралась становиться затворницей. Мне жаль, что люди не знают этого обо мне. Если бы я захотела ответить Элайзе что-то осмысленное, я бы
