которого загоняют в нелюбимый забой, забрался на снежный гребень, съехал на заднице вниз, в тихую выемку, схожую с горловиной вулкана. Оглядевшись, потребовал:
– Покажь добычу!
Вольт сунул руку в сумку, вытащил твердую темную картофелину, повертел ее в пальцах:
– Еще не чибрик, но чибриком будет!
Завистливо поцецекав, Петька всадил лопату в тонкую ледяную корку, под которой темнела земля, вывернул комок, разбил ловким ударом ноги. В комке не то чтобы не оказалось картофелины, не было даже пустой кожуры.
– Тьфу! – отплюнулся Петька. Копнул еще раз – опять ничего.
А Вольту тем временем попались еще две картофелины, одна за другой, не очень крупные, но мясистые, плотные, словно бы осенью, когда народ занимался содержимым этого поля, картошка эта нырнула поглубже в землю, чтобы не достала лопата, а потом, перед заморозками, вернулась в родные гнезда… Ну словно бы специально хотела осчастливить двух пацанов.
Снег на поле начал таять на глазах. Вначале в нем появились живые прозрачные блестки, расползлись по поверхности, потом увеличились, и через час внутри поля, как в бассейне, возникли круглые плошки воды, снег просел, он шевелился, словно живой, внутри его что-то попискивало – весна брала свое.
Петьке не везло, и круглое лицо его, украшенное очками, в которых сломалась одна из дужек и ее пришлось заменить бечевкой, а бечевку замотать за ухо, перекосилось и просело на одну сторону.
Вид у Петьки сделался испуганным, казалось, что так оно и будет, Вольт, боясь, что приятель от внезапной обиды заплачет, пообещал, что поделится с ним мерзлыми картофелинами, но вскоре настал и Петькин час – ему также начала попадаться темная трескучая картошка.
– Ну вот, видишь? – умиротворенно произнес Вольт.
Петька согласно кивнул. Через полторы минуты он выковырнул из земли вторую картофелину, не сдержался и звучно чмокнул ее в холодный лоб. Лицо его преобразилось, словно бы окунулось в солнечный свет. Вольт не удержался, похлопал в ладони.
На поле, которое отошло и обзавелось уже лужами, они пробыли полтора часа, набрав по кухонному мешку мерзлой картошки. Не бог весть что, конечно, но по четыре сковородки чибриков выйдет. Значит, эту темную, с проступающим наружу крахмалом вкуснятину можно будет растянуть на четыре дня, а то и на все пять… В общем, как сложится, так и будет.
Домой Вольт с Петькой Аникиным вернулись довольные – будет чем удивить своих матерей.
Когда в Ленинграде растаял весь снег, улицы оголились, и сам по себе сгребся в кучки разный мусор, – у каждой улицы свой, индивидуальный, а в общем-то, очень похожий на тот мусор, что собрался на соседней улице, – на свет дневной вылезли все крысы, что сумели прописаться в городе за зиму.
Поодиночке крысы не ходили, только компаниями, будто подвыпившие гуляки, людей не боялись, а вот люди их побаивались, и здорово побаивались, шарахались в разные стороны, вжимались в самих себя, стараясь стать невидимыми, их передергивало при виде длиннохвостых усатых тварей,
