иным, своим, другой новостью, но не сообразил, что сказать, и, опустив голову, обнял их за плечи. – Держитесь, мужики!
Долго глазеть на станционные завалы, палатки и покалеченные бомбежками постройки не пришлось, – появилась чернявая волоокая женщина, похожая на гордую горную птицу, брызнула секущим огнем из больших черных глаз, сильно брызнула – Вольту показалось, что на его земляках даже задымилась одежда.
– Ребята, быстрее в вагон, не то, глядишь, немцы налетят – отчалить от перрона не успеете. Это будет беда.
Женщина была одета в железнодорожную командирскую шинель, в руке держала жезл из нержавейки. Не знала она, что ленинградцев бесполезно пугать словом «беда», они пережили нечто такое, чего не переживал даже здешний узловой поселок, привыкший к бомбам, как к своей судьбе. Фрицы из кожи вылезали, стараясь либо сровнять его с землей, либо захватить… Но не сровняли и не захватили.
– За мной, ребята! – железнодорожная женщина махнула жезлом, подавая команду группе детей, будто литерному поезду, и эвакуированные ребятишки потянулись за ней.
– Не отставайте, – подогнала их провожатая, по длинной изувеченной дорожке прошла в тупик и свернула к теплушке, к обгорелым бокам которой было прибито несколько свежих досок.
У теплушки стояли двое красноармейцев в телогрейках – специально были выделены в помощь, чтобы подсаживать ребят в вагон – забираться в теплушку было неудобно.
Через пятнадцать минут железнодорожная женщина, стоя на металлической скобе-ступеньке вагона, спокойно и деловито помахивая жезлом, подогнала теплушку к товарняку, стоявшему на парах. Звонко стукнули друг о дружку буфера, залязгали сцепы, зашипел хобот тормозного шланга, тяжелый, обсыпанный угольной пылью паровоз окутался паром, дал свисток, и вскоре под колесами товарняка звонко застучали рельсовые стыки. Вагон с эвакуированными питерскими ребятишками шел в составе последним.
Вольт ухватился пальцами за край рамки, врезанной в бок вагона, это было окошко без стекол, – подтянулся, глянул, что там снаружи?
А снаружи угрюмо уползали в разбитую даль дома какого-то небольшого городка, – сплошь проваленные крыши и пустые окна, хмурые, не проснувшиеся по весне деревья, водокачка с разрушенной макушкой и кирпичами, висевшими на проволочной арматуре, на удивление целехонький небольшой вокзальчик с белыми колоннами… Вольт поискал глазами людей.
Людей не было – земля начала пустеть. Он спрыгнул на пол теплушки, оправил на себе одежду.
– Ну что… Где тут моя постель?
Сопровождала ребят уже другая женщина, не железнодорожная, из городского комитета партии – в очках с тяжелой оправой, прочно насаженных на хрящеватый нос, звали ее Софьей Семеновной. Она и указала Вольту, где его постель – в дальнем углу, на заднем колесе, как принято говорить в таких случаях. На «постели» ничего не было – ни матраса, ни подстилки, ни подушки…
– Проживем и без подушки, – легкомысленно пробормотал
