style="font-size:15px;"> – А про редакцию?
– Ничего.
На этом вранье и надо было прервать беседу.
– Лёня, а, правда, что он умер прямо в тот день, когда его уволили? Вроде, молодой специалист и увольняют…
– Специалист он – никакой. А характер, не приведи бог! Думаешь, я с ним не разговаривал? По-доброму! Он молодым был (у меня сыну Денису семнадцать). Я к нему, как к сыну… У мамки моей чуть не инфаркт из-за Володи! Ерунда такая: дефицитные ковры выделяют начальству. Директор Промторга Мефодий Игнатов один ковёр и мне навязывает. Беру на горе для моей мамки!
Леонтий говорил спокойно, но как дошёл до «ковра»…
– Твой предшественник – тебе не ровня. Ты работаешь. А он воевал. Такая категория: дай им в руки автомат – пол-Удельска перестреляют. Из вольнодумных. Нагородят, а нам расхлёбывай. – Кочнин глядит опасливо, будто проверяет, нет ли у Бийкина магнитофона? – У таких героев не ум, не знания природы вещей, не опыт житейский, наконец, а только желание под свои идеи приспособить непонятное и рубить, камня на камне не оставляя, по головам! Резать – так по живому!
Толстощёкое лицо Кочнина налилось краснотой, руки дрожат.
– Что натворил…он?
– Натворил! Творец! Творюга… Носитель правды! Я от него требую работу, но работает он мало… Федя – о нём: «Такие плохо кончают».
– А он мог «плохо кончить»?
Была версия: не умирает, не уезжает, а убивают в колонии, куда его впихнул один влиятельный в городе гражданин начальник. Некая непонятка: парень – из душа, а на руках – микро-фрагменты почвы. Какой, – дознаваться не стали.
Леонтий Фролович в сомнении: ещё говорить или нет? На лице Бийкина доброта интервьюера: говори, старик.
– Нет! Доказано, – поворот головы к подоконнику, где выводок кактусов, – Программа у него! Таких гадов с программами – давить в колыбели! Такие всё хотят перевернуть, хоть трава не расти. – Лёня дёргает шеей, будто скидывает невидимый хомут, дабы тот не превратился в удавку, а то умрёт в один момент, …как от пули…
И у Феди – интервью:
– Воевал, автомата ему не хватало?
– Объясняю ему разницу между рыцарскими романами и жизнью. Хочу от края оттащить… И он не был полоумным. А так, добровольно ушедший…
– Но диагноз был всё-таки?
– Был.
В кабинете производственно-сельскохозяйственного отдела, где никогда не бывает солнца, но в окне ослепляет, он накручивает диск телефона, ведя переговоры с нужными людьми.
Приятно видеть небо. Под ним – сопку, тёмную от лиственницы. Чирикают воробьи: в весну поверили. Впрочем, и у них дела: гнёзда какие-то вьют… О своём гнезде думать нет охоты.
Накатал девять мелких, с телефона, информаций. Вдруг дверь – и Валя рядом. Не впервые так: войдёт тихо, глядит.
– Виталий Андреич, речь о том, кто умер.
– Ваш рыцарь жив! Неподалёку в газете какой-нибудь работает.
– О, кощунство!
А Бийкин мало верит
