и в любом случае не все они страшные серые волки, – добавляет мадам Ларош. Она ждет, пока все внимание за столом не обратится к ней, и начинает рассказывать: – Недавно я шла домой с покупками, и на улице было так солнечно, что я подумала: «Почему бы не прогуляться, ведь погода такая чудесная?». Ну, я завернула за угол и первое, что увидела, было мое любимое бистро – куда я ходила еще в детстве – с немецкими буквами на нем. Какое-то нелепое длинное название, наверное. Заглянув внутрь, я не увидела знакомых – там сидели только люди в мундирах. И, как бы это сказать, меня словно сбил поезд на полном ходу. Не могу объяснить, что со мной случилось – я вдруг ощутила слабость в коленях! Я подумала, что упаду в обморок прямо здесь, посреди дороги! Но тут почувствовала руку на плече, и передо мной показалось лицо немца. Я только начала говорить: «Нет, не надо, пожалуйста, оставьте меня в покое», – я и так была достаточно измотана, – но он пригласил меня присесть к нему за столик. Не хотелось показаться невежливой, пришлось согласиться, и должна сказать, что в итоге беседа прошла довольно приятно. Он отлично говорил на французском, сказал мне, что мы живем в прекрасном городе, и даже спросил, что здесь можно посмотреть.
– А еще он дал тебе шампанского, – добавляет Мари.
– Да, – подтверждает мадам Ларош, хитро улыбаясь и поднимая бокал. – А еще он дал мне шампанского.
Я чувствую, как сидящая напротив меня Хлоя закипает от злости.
C фальшивой улыбкой я слушаю, как Мари и Моник размышляют, что бы еще такого из запрещенных продуктов они могли бы получить от немцев, и гадаю про себя, как бы они отреагировали, если бы знали, что я сделала в пятницу. Таких поступков люди скорее ждут от Хлои, а не от меня – девушки, которая обычно до последней запятой следует всем правилам. Я оставила воспоминания об этом при себе, возвращаясь к ним вновь и вновь, словно крутя в кармане сверкающую монету.
Когда мы возвращаемся домой и переодеваемся в пижамы, Хлоя ничком бросается на мою кровать.
– Это было ужасно, – стонет она в ватное одеяло.
Я осторожно сажусь рядом с ней, думая, что сказать. Хлоя – мой самый лучший друг, она ближе мне, чем Шарлотт и Симона вместе взятые, но в эти дни я не могу разобраться, какую часть себя мне стоит раскрывать ей. Я знаю, что у нее на уме, и больше всего опасаюсь того, что нечаянно вдохновлю ее на очередной безрассудный поступок вроде столкновения с еще одним офицером вермахта. Вчера это сошло ей с рук, но в следующий раз все может сложиться совсем иначе.
– Согласна, кое-что и правда было ужасно, но не вообще все, – отвечаю я.
Хлоя плюхается на спину, словно выброшенная на берег рыба, в ее лице читается недоверие.
– Да все было плохо, все! Я должна была сидеть там и выслушивать излияния мадам Ларош на тему того, как она обожает немцев. Может, она даже хотела, чтобы кто-то из них поселился у нее. Ведь у нее будет еще больше шампанского!
– Хлоя…
– Почему никто не ненавидит немцев так, как я? Почему никто не чувствует этого… черт возьми… гнева! – Она швыряет подушку через всю комнату,
