продолжающихся по нескольку часов, если у меня такая нога? Мой отец, кстати, винил в таинственной болезни именно церковные службы, которые я к тому времени усердно посещал. Я, не зная причины, был склонен ему верить.
– Подожди поступать в Семинарию, поступи, поучись в университете, потом, когда поправишься, будем думать о Семинарии, – говорил мне мой отец, и я серьезно размышлял над его словами.
Так мучительно тянулось весеннее и летнее время 1991 года, года моего поступления в Семинарию.
…Примерно в июне мы с моим духовником ехали причащать умирающую старушку. Ее дом находился на краю города, и добраться туда можно было на трамвае. Перегоны между остановками были большими. Старый трамвай набирал скорость и, трясясь и бренча всеми своими сочленениями, колесами и еще чем-то, несся от остановки к остановке.
Мы дождались своего номера. Подошел трамвай, состоящий из трех вагонов (тогда одно время такие ходили). Я хотел сесть в центральный вагон, чтобы меньше трясло, но духовник повел к последнему. Мы вошли в последний вагон и сели у самой последней двери. Начали беседовать и не заметили, как приехали.
То, что это наша остановка, сообразили, лишь когда объявили следующую остановку и стали закрывать двери. В то время у трамваев в Перми были двери, которые закрывались, как дверь купе. И вот дверь, закрываясь, поползла, а мы кинулись в эту щель. Мой батюшка выскочил, а меня дверь прихлопнула за ступню. Я упал, а трамвай поехал. Я потащился следом, по путям, по утрамбованному гравию. Отец Виктор бросился вслед за трамваем. Он бежал, и кричал, и махал руками, чтобы вагоновожатый остановился, но тот ничего не видел. Я не был ему виден (я был как раз за последним вагоном), а моего батюшку водитель, видимо, воспринимал просто как опоздавшего пассажира, с которыми, как известно, на общественном транспорте не церемонятся.
Но, увидев, что бегущий человек все не отстает, вагоновожатый понял наконец, что что-то стряслось. Он остановил трамвай и открыл двери. Тут моя нога освободилась. А потом двери закрылись и трамвай уехал. Водитель, видимо, перенервничав, даже не сообразил, что нужно как-то помочь человеку, которого он протащил на скорости целый километр.
Я встал. Отец Виктор, белый как мел, схватил меня и ощупывал: все ли цело?.. Я чувствовал себя нормально, только голова кружилась и ноги были какими-то ватными. Металлический браслет моих часов на левом запястье стерся. Куртка на спине и брюки оказались протертыми до дыр.
Мы возблагодарили Господа за чудесное спасение и отправились на требу. У постели умирающей старушки сидела ее старенькая сестра. Мой батюшка гробовым голосом объявил:
– Нужны йод и валерьянка.
– Что такое? – встревожились старушки.
– Только что моего псаломщика зацепил и протащил за собой трамвай…
Сестра умирающей и сама умирающая старушка вскочили и засуетились вокруг нас. Принесли йод, валерьянку, напоили нас горячим чаем с вареньем. Потом отец Виктор торжественно
