о пожаре. Впрочем, мне грех жаловаться, если бы ты его не увидела, то никогда бы не вернулась в прошлое. И пусть в результате твоего возвращения произошло многое, чему бы лучше никогда не случаться, я никогда не буду сожалеть о том, что ты узнала своего отца, а он – тебя».
Глава 17
Чертенята
Эта тропа почти ничем не отличалась от остальных оленьих троп, которые им попадались, по крайней мере, начиналась она так же. Но все же было в ней нечто особенное, то, что подсказывало – здесь есть люди, а Йен уже давно привык к подобным предостережениям и редко обращал на них внимание сознательно. Не сделал он этого и сейчас, лишь дернул поводья Кларенса, заставив свою лошадь повернуть голову.
– Чего это мы остановились? – подозрительно спросил Герман. – Здесь же ничего нет!
– Там наверху кто-то живет. – Йен указал подбородком на поросший лесом склон. – Тропа слишком узкая для лошадей. Мы привяжем их здесь и пойдем пешком.
Герман и Эрман молча обменялись скептическими взглядами, но слезли с мула и потащились за Йеном вверх по тропе.
Его начали одолевать сомнения: никто из тех, с кем он разговаривал на последней неделе, и слыхом не слыхивал о каких-либо Кьюкендаллах, а тратить время на дальнейшие поиски он уже не мог. Вообще-то, можно было взять маленьких дикарей с собой в Нью-Берн, но Йен понятия не имел, как они отнесутся к такому предложению.
Если на то пошло, Йен не имел ни малейшего представления, что у них на уме. Они были не застенчивыми, а скорее скрытными, все время перешептывались за его спиной, а когда он поворачивался, сразу замолкали, замыкались, как ракушки, и лишь молча смотрели на него с деланой кротостью, но Йен видел по их лицам, что они усиленно думают. Что же они замышляют?
Если пострелята надумают сбежать, решил Йен, он не станет догонять их слишком усердно. Но если они собираются украсть Кларенса и лошадь, пока он, Йен, спит, то это совсем другое дело.
Наверху они обнаружили хижину; из трубы вился дымок. У Германа был весьма удивленный вид, и Йен улыбнулся мальчугану.
– Я же говорил! – сказал Йен и окликнул хозяев.
Дверь со скрипом приоткрылась, и из щели высунулось дуло ружья. В глухомани нередко привечают незнакомцев подобным образом, и Йена это нисколько не смутило. Он повысил голос и объяснил, в чем дело, выдвинув перед собой Германа и Эрмана как доказательство своих добрых намерений.
Дуло не убрали, но подняли с вполне определенной целью. Повинуясь инстинкту, Йен бросился на землю, дернув мальчишек за собой, и в тот самый миг над их головами прогрохотал выстрел. Скрипучий женский голос что-то выкрикнул на иностранном языке. Слов Йен не разобрал, но смысл понял, и потому, подняв мальчишек на ноги, торопливо повел их вниз по тропе.
– Я с ней жить не буду, – сообщил Эрман, прищурившись
