этом все.
– Что – все? – кровь отливает у меня от лица.
Павел переводит взгляд с моих губ чуть ниже. Скользит по шее, смотрит прямо на грудь.
Я спохватываюсь, прикрываюсь руками. Полы халатика слегка разошлись, открывая больше, чем надо. И ткань такая тонкая, почти прозрачная! Чувствую себя голой под мужским раздевающим взглядом. Надеюсь, Островский не догадался, что под халатом у меня ничего нет?
Павла ведет. Кидаюсь к нему, забыв про халатик. Помогаю усесться на стул.
– Может, все же “скорую” вызвать?
Островский мотает головой.
– Пиццу давай, – говорит он.
Я киваю и несусь к двери. Действительно, курьер оставил ее на пороге.
Возвращаюсь с теплой коробкой на кухню и ставлю перед Островским на стол. Даже крышку сама открываю.
Приятный аромат выпечки заполняет воздух.
Мужчина берет кусок и откусывает его сразу целую половину. Я так и сижу напротив него, пока он ест мою пиццу. А с его раной вообще можно есть?
Красивый такой…
Не могу глаз оторвать. Да и от воспоминаний отделаться не могу. Тело до сих пор чувствует его тяжесть, как он вдавливал меня в пол коридора.
В его кармане гудит телефон. Похоже, поставлен на “вибро”.
Не глядя на экран, Павел прикладывает трубку к уху:
– Да, Коминтерна семьдесят пять. Подъезжай, я сам выйду.
Я от волнения прячу руки между коленей и стискиваю до боли.
Он знает адрес моего дома. Значит, не случайно здесь оказался. И уже точно не ради встречи со мной.
– Что происходит? – спрашиваю сиплым голосом.
– Меньше знаешь – крепче спишь, – подмигивает Островский и с видимым аппетитом уплетает уже пятый кусок.
Похоже, он не собирается ничего объяснять.
С тоской провожаю остатки пиццы, исчезающие у него во рту.
За окнами вспыхивает свет фар. Он мерцает несколько раз, и Павел тут же встает. Достает из кармана бумажник. Вынимает пачку зеленых купюр и бросает на стол.
Крупная сумма. Слишком крупная. Я таких денег в руках не держала.
– Бери и уматывай отсюда.
– А?.. – в прострации отрываю взгляд от купюр и смотрю на него.
– Уезжай, – поясняет он жестким тоном. – Из этого района, а лучше из города. Или вообще из страны. Не возвращайся как можно дольше и никому обо мне не рассказывай.
– Почему? – тревога сжимает горло.
– Сделай, как я сказал – и с тобой ничего не случится.
От его слов становится только страшнее.
– Паша… это… это шутка? – мой голос дрожит.
Островский качает головой:
– Мне пора. Приятно было повидаться.
– Что? Повидаться?
Внутри вспыхивает внезапная злость. Я вскакиваю. Бегу за ним в коридор.
– Островский! Объяснись! Что ты наделал? Куда ты меня втянул?
Но он уходит, оставляя меня одну.
Я
