застучали по пластиковым тубам фальшивые таблетки.
– Скучно. Ни радио, ни телика, ни прессы, – констатировал Пашка. – Расскажите хоть че-нибудь. Под бла-бла-бла веселей работается.
– Вот ты и расскажи! – толкнул его Иван локтем в бок. – Про жизнь свою, например.
– Ладно, давайте за «жили-были» калякать, – не стал кочевряжиться подобревший после еды Паштет. – Моя жизненная стезя извилиста, как путь анаконды в мусоропроводе. Первый раз загремел я на малолетку в шестнадцатилетнем возрасте. Меня здорово подставили. Жил я тогда с отчимом, Сан Санычем Чмырюком, будь он трижды неладен… Не жаловал он меня, на дух не переносил. Считал неизбежным злом, полученным в довесок к любимой женщине. Мать делала вид, что не замечает его придирок ко мне, а, может, и впрямь не замечала. Она была благодарна судьбе за то, что ТАКОЙ МУЖЧИНА взял ее замуж. Не предложил сожительство, а дал свою фамилию, забрал из Ленинградской области к себе, в Подмосковье, прописал на своей жилплощади.
Познакомились они в сочинском санатории неврологического профиля. Нервишки на тот момент пошаливали у обоих. Сан Саныч как раз развелся с супругой-изменщицей и пережил серьезную проверку столичного главка. Да и должность у него была еще та – начальник оперчасти исправительной колонии строгого режима или, как говорят зэки, кум. При такой работе надо иметь нервы из титановой проволоки. Вот он и отправился на юг их «закалять».
Мать же давно страдала депрессией. Жизнь в коммунальной квартире на четырнадцати метрах вместе с сыном-подростком, более чем скромная зарплата, отсутствие плеча, на которое можно опереться и перспективы что-либо изменить, сделали из цветущей жизнерадостной женщины разочаровавшуюся в жизни пессимистку, убежденную в том, что на ее улице никогда не перевернется грузовик с пряниками. И тут… предложение руки и сердца. Ей, ничем непримечательной гатчинской библиотекарше! Матери-одиночке, никогда не бывшей замужем! Женщине без приданого, с ребенком, у которого в графе «отец» стоит прочерк! И кто? Офицер в звании майора! С высокой зарплатой и собственным домом! Иномаркой и моторной лодкой! Без детей и алиментов! С хорошим чувством юмора и гусарскими усами! Повезло так повезло.
И как при таких раскладах я мог втолковать ей, что Чмырюк наносит мне психологические травмы. То лгуном объявит, то запретит играть на гитаре – «не бренчи на наших нервах, музыкант из тебя все равно не получится», то в краже несправедливо обвинит. Последнее было самым обидным. В то время я был настолько честен, что, найдя на улице червонец, доставал бы каждого прохожего вопросом, не он ли обронил деньги.
Где-то я, конечно, понимал: на отношение отчима к людям тяжелый отпечаток наложила его работа. Всю жизнь общаясь с уголовниками, он в каждом встречном видел своего потенциального «клиента». Как говорил в свое время Дзержинский, отсутствие у вас судимости – это не ваша заслуга, а наша недоработка. Вот Саныч и дорабатывал дома, оттачивая на мне методы дознания, устраивая ловушки и провокации. Проводя дежурные профилактические
