живем в твоем пальто, Афоня.
– Афоня, ты нашел пальто, в котором обитают потерянные души.
– Это дом наш временный, Афоня.
– И ты среди нас один в теле.
– Бедное твое тело, Афоня.
– Немытое у него тело, ага.
– А нам нет разницы, мытый Афоня или немытый, вонючий или не очень.
– Мы души, нам все равно.
– И Афоне все равно.
– Потому он уже почти с нами.
– Потому он и слышит нас.
– Нет, Афоня нас слышит, потому что нашел пальто.
– Тсс. Афоня заснул.
Афоня спит и снова вдыхает тонкий сон и видит в нем бабушку, как они вместе кормят травой кроликов в сарайке, а потом бабушка ловит одного, самого ушастого, и ловко так сворачивает ему шею. И тушка кролика обвисает у нее на руках, а мальчик Афоня отворачивается и съеживается. А вечером вместе с бабушкой и пришедшей с работы мамой радостно поглощает жаркое с крольчатиной.
– Шурудей, ты Афоне приснился!
– Афоня меня съел, когда маленький был, когда в детстве был. Но я не в обиде. Нельзя обижаться на Афоню.
– Афоня не был в детстве! Бомжи из детей не получаются!
– Да, мы это знаем. Зимними вечерами падает хлопьями снег на землю и мочалится под ногами прохожих, смешивается с грязью и наледью, сбивается в ком и застывает, а потом, глядишь, зашевелилось в нем что-то, заворочалось, вот как Афоня на матрасе заелозил, а потом откуда-то ножки высунулись и ручки, и вот привстал бомжик, покачнулся и пошел-пошел и человеком стал. А детство придумал Афоня.
Афоня еще спит и в то же время слышит голоса из пальто. Ему жалко становится Шурудея и стыдно, что он, маленький Афоня, принял участие в поедании кролика.
– Не горюй, Афоня! Шурудей тебя простил.
– А ты кто?
– А я мышка Шебуршб, которая жила у тебя в клетке, ты кормил меня просом и водичкой поил и убирал за мной. А мне много не нужно, тыкалась носиком туда и сюда, хрумкала зернышки и все время спала.
– А потом?
– А потом ты, глупый Афоня, засунул мня в портфель и понес в школу, девчонок хотел попугать, а по дороге с пацанами разодрался и портфелем размахался и по голове одного хлопнул и задавил мышку. Задавил Шебуршу.
Афоня просыпается и долго, по крупицам, вспоминает свои сны про кролика и мышку. Ему перестает быть стыдно и перестает быть жалко их. Все это было давно-предавно, а может, вообще этого не было. Ведь сказали же голоса из пальто, что бомжи образуются из мусора и грязи и льда, а детства у них нет вообще.
– Из грязи и льда. Поэтому никогда и согреться не могут.
– А ты согрелся, Афоня?
– Я согреюсь, когда выпью, Шебурша.
– Не Шебурша я, а тетка твоя Сорока. Шебурша на тебя не обижается. Она понимает, что Афоня мальчишка был глупый.
– Афоня нечаянно задавил ее, что поделаешь. А потом вытащил мертвенькую из портфеля
