в его душе поселились и стали конфликтовать как бы два человека, условно: крестьянский ребенок и гвардейский офицер. Верх брал то один, то другой.
Ребенок все бунтовал. В частности, добился того, что в 1858 году, не прослужив и двух лет, Мусоргский вышел в отставку, чтобы отдаться музыке, звучавшей в детской душе. Но офицер не сдавался. Он хотел быть достойным членом приличного общества, казаться лучше, умней, родовитей, чем был. Например, фамилия у него была не совсем благозвучная – Мусирский (так в метрической книге). Вообще-то, родные композитора писались и Мусерскими, и Мусурскими, и Мусорскими. Только Мусоргскими никогда не писались. А Модест вставил «г», и получилось – звучно, красиво и даже где-то по-польски, особенно – если ударять на «сорг». Для оправдания искомого благозвучия он даже вымыслил себе родословную прямо от Рюрика. Мол, был у варяга потомок по прозвищу Мусорга. А фанаты еще и придумали, что имя «Мусорга» происходит от греческого «мусургус», что значит: «музыкант». Вишь как!
Жижицкое озеро со стороны Карева
Но только Мусоргский не нуждается в этих легендах. Он и сам по себе сплошной миф. Этот шаман деформировал к чертовой бабушке все, над чем принимался камлать. Вот летописец Пимен в «Годунове» поет хрестоматийное: «Еще одно последнее сказанье – И летопись окончена моя». Точно так и у Пушкина, но – тот же текст у Мусоргского имеет совершенно иной смысл. Ибо – в опере дело кончается тем, что именно Пимен рассказывает Борису о том, как некий старец прозрел, сходив на могилку царевича Дмитрия, ставшего чудотворцем. И, выслушав это, Борис неожиданно вдруг умирает.
Торопец. Корсунская церковь. Она была построена
для чудотворной Корсунской Богородицы,
которую привез в Торопец отец Александра Невского
Такого у Пушкина (тоже, впрочем, шамана3) нет и в помине. Рассказ о прозревшем – да, есть. Но Годунов умирает вовсе не от этого рассказа. И – совсем в другое время. У Пушкина как: Патриарх приводит к царю монаха (не Пимена), который рассказывает, что слышал эту историю от самого прозревшего. Это – сюжет о необходимости канонизации Дмитрия в целях контрпропаганды: у нас-де мертвый царевич чудеса творит, а у вас там – бунтует самозванец. Типичный пиарный ход. Его обсуждают на боярской думе и отвергают как слишком рискованный. Все.
А в опере получается, что «последнее сказание» Пимена, выпестовавшего самозванца, – это и есть сценарий жизни Бориса, который (сценарий) приводит царя к гибели. Писание Пимена вдруг совпадает с реальностью (как в конце «Ста лет одиночества» Маркеса), мир из-за этого схлопывается, герой умирает. Вот и выходит, что Пимен вовсе не человек, строчащий потомкам донос на Бориса, но – божество, создающее сценарий его жизни. «Хованщину» я уж здесь анализировать не буду, но напомню,
