изношенном состоянии. В-третьих, одновременно и повсюду прекратились экономические и торговые отношения, распались альянсы и нарушились интеграционные связи с остальными членами Союза.
С наступлением зимы возникла реальная угроза голода. Уже к осени 1991-го полки в магазинах опустели, и положение стало гораздо хуже, чем бывало в дефицитные советские времена. Дело ведь было не в том, что, отстояв час в очереди, ты купил буханку хлеба, а вот масла в продаже не оказалось. Товаров просто не было вообще, никаких. Таким образом дали знать себя копившиеся годами провалы советской экономической системы, и было бы неверно винить во всем Горбачева, якобы не справившегося с экономическими задачами.
Оба последних советских премьер-министра – Николай Рыжков и Валентин Павлов – пытались что-то решить путем нормирования продуктов питания. Ничего нового для граждан в этом не было, разве что повсеместное распространение карточной системы к концу 1991 года произошло резче, чем раньше. Люди ворчали, но ничему при этом не удивлялись. Когда в начале зимы 1992 года в Верховном Совете создали специальную чрезвычайную комиссию, она скептически отнеслась к классово чуждым «гарвардским мальчикам»[45]. Комиссии было просто не до них: все свое время она посвящала организации срочных поставок продовольствия в Москву и в другие регионы, где угроза голода была особенно сильной.
У ученых-экономистов имелись конечно же свои соображения и предложения. Но непонятно было, кто вообще в состоянии что-то из них выбрать. Обсуждали тогда и публично, и между собой в основном варианты поэтапных перемен, финансирование которых должен был взять на себя Запад. Но многие уже понимали, что на поэтапность просто не осталось больше времени, и так думали отнюдь не только политики и ученые.
Попытаться понять, насколько тяжелы были условия после развала Союза и насколько глубоко они своими корнями уходили в советское прошлое, нужно, по-моему, обязательно. В этой связи очень показателен рассказ моего российского друга Дмитрия Волкова: «Представь, что тебе нужно было получать детское питание на местной молочной кухне. Происходило это вот как. Ты вставал в пять утра и отправлялся стоять в очереди. Отстояв минут сорок, ты получал свою дневную порцию молока и кефира. Выдавали ее только после предъявления паспорта и рецепта от врача, причем на день ее хватало еле-еле. А увеличить дневной рацион врач соглашался, только если была официальная справка, что твой ребенок прибавляет в весе меньше, чем положено. Причем работники молочной кухни все равно относились к таким надбавкам с подозрением, перепроверяли подпись врача и предупреждали, что годится она только на три дня. Самое же печальное на той молочной кухне было – старушки, которые пытались влезть в очередь или просто выпрашивали хоть что-нибудь для себя. Ведь в государственных магазинах ничего не было, а рыночные цены им были не по карману».
Беспомощность политических руководителей молодой
«Гарвардские мальчики» были одними из первых иностранных советников правительства Гайдара. Их прислал гарвардский Институт экономического развития; в их числе были Джеффри Сакс, Дэвид Липтон, Джонатан Хэй и Андрей Шлейфер.
