о-яркое. Так у меня было и вчера, во время прилёта в Белгород, когда укрофашисты обстреляли наш мирный город.
Где-то ближе к четырём утра я стоял возле ленточки оцепления, беседовал с полицейским. А вся дорога была усыпана стеклом из многоэтажки на улице Маяковского. Стекло лежало густо и хрустело под подошвами, перебивая этим хрустом даже вой сирен и гомон ошеломлённых людей. Этот хруст ввинчивался в барабанные перепонки безысходностью и непониманием. И тут из-за поворота появилась женщина. Одета явно в домашнее и… босиком. По стеклу. Полицейский пытался объяснить, что нет прохода, но женщина, явно ничего не видя перед собой жутким грудным голосом проорала: родители у меня там! И побежала в сторону разбитых домов. Босиком. По стеклу…
Мы смотрели ей вслед, и у полицейского играли желваки на лице. От сочувствия. От невозможности помочь, утешить. И от невозможности исправить, уберечь, защитить. А я думал, кем же нужно быть, чтобы так, ракетами бить по мирному городу? А потом злорадствовать в пабликах по поводу ужаса. По поводу погибших. А ещё думал о том, сколько таких, босиком по стеклу было уже на Донбассе и у нас. И дело не в изрезанных ногах, а в изрезанных душах. Они тоже в такие моменты босые, беззащитные…
Морали не будет, друзья. Просто картинка. Стекло и босые ноги. Это мы. Сейчас…
Водитель
Саня Ермолаев тоскливо посмотрел на шумную компанию и вышел во двор покурить. Он уже несколько дней был в отпуске, и надо ж такому случиться – Ленка одноклассница позвала его на свой день рождения. Ленка Сане нравилась всегда: красивая, задорная, с чëрным разлётом бровей и горделиво вздёрнутым носиком. Всего пару дней назад, когда он пришёл в супер-маркет, увидела его и ухватила за рукав:
– Санечка! Вернулся! Тётя Оля говорила, что ты на СВО был?
Саня растерялся немного, кивнул неловко и утонул в искрящихся ленкиных глазах.
– Так, Саша, у меня день рождения послезавтра! Я тебя жду! И не спорь, отказ не принимается, – одноклассница решительно тряхнула головой и чмокнула отпускника в щёку. И он припёрся на этот день рождения…
Ермолаев решительно отбросил окурок и посмотрел на дорогу, подумывая, а не уйти ли отсюда к чёртовой матери, чтобы не выслушивать очередные шутки. Но потом вздохнул и поплёлся обратно.
Вообще к мирной жизни Сашка привыкал тяжело. Уже почти неделю дома, но без бронежилета и автомата неуютно было ходить, засыпать. А привычка пригибаться будто намертво въелась в его анатомию. Ермолаев и так не был атлетом, но сейчас, вечно ссутуленный да в гражданской одежде, из которой исхудал за шесть месяцев СВО, и вовсе ничем не напоминал гордого вояку. Другое ли дело остальные отдыхающие. Особенно этот, прищуренный. Он Сашке не понравился сразу. Щеголеватый, с уверенными движениями – явно был давно знаком с остальными и считался у них кем-то вроде лидера. Даже Ленку поздравлял не так, как остальные. Пришёл на днюху последним. Цапнул виновницу торжества по хозяйски, крепко поцеловал в губы, отчего одноклассница раскраснелась вся, и только потом подошёл знакомиться.
– Дмитрий, – протянул он Ермолаеву ладонь и глянул с прищуром, будто целился.
– С-саня, – Ермолаев неловко поздоровался.
Под Харьковом его контузило, потому появилось лёгкое заикание. Но, несмотря на уговоры взводного, Саня не захотел ехать в госпиталь – чтобы пацанов не оставлять. Да и «УРАЛ» свой бросать на другого водителя… В общем, Сашка остался служить. Однополчане беззлобно подтрунивали над бойцом, что остался не только Сашка, но и его заикание, потому на двоих и паёк положен двойной. Впрочем, заикание появлялось только в спокойной обстановке. А под обстрелами или когда на колонну напали, заикание улетучивалось вмиг, будто и не было его.
Прищуренный хмыкнул, и спросил:
– Говорят, на фронте был? Кем?
– В-водитель, – занервничал Ермолаев.
– Во-о-о-одитель? – растягивая нарочито-удивлённо это слово, Дмитрий покосился на остальную компанию: – Ну, понятно. Доблестная служба тыла! Портянки, небось, подвозил?
– Н-нету портянок сейчас, – попытался улыбнуться Ермолаев, но его уже не слушали. Кто-то из компании захохотал издевательски:
– Пацаны, расходимся! Кина не будет – электричество кончилось!
Ленка виновато глянула на Саню и принялась суетиться вокруг гостей. Салаты, мандарины. Ну, и выпивка, естественно. Ермолаева пригласили играть в «крокодила», игру, где лепят на лоб бумажки с разными словами и надо узнавать, что там написано. Но Сашка покачал головой, сел в уголок и молча смотрел, как веселится шумная компания. И мучительно размышлял над тем, что же ему рассказать, чтобы не смотрели так пренебрежительно. А оказалось, что и рассказать не о чем. Ну, не объяснять же им, как он попал под артобстрел и мчал на своём Урале с полным кузовом
