командира с поля боя вынес, тряс оторванными пальцами. Витька все эти рассказы знал, да и отец тоже. Отец молчал, катал хлебный катушек по клеенке. Один раз только поднял на деда глаза:
– Не поймешь, ты меня, Федор Савелич, чего и говорить-то об этом.
– А о чем тогда?! – взъярился дед. – Давай о бабах! Повидал их! От тебя не отстану! Да только не упомню ни одной, слава те Господи! Нет их в моей старой жизни, понимаешь ты, я думал сегодня об этом – совсем нет! А старуха моя есть! Дети! Внуки вот! Ты этого не понимаешь! Разбросался! – Дед отвернулся в сторону, но тут же снова прищурился на отца. – Ему-то, – ткнул он в Витьку, – что скажешь?! Ты же для этого приехал?! Скажи! Я послушаю!
Тут Витьку и отправили. Отец отвел.
Проснулся он первым. Не по будильнику. Сам встал. Когда за окнами чуть засерело. «Как раз», – понял, и растолкал отца.
Свежо было. Край неба за селом, в той стороне, куда они шли, только-только начал светлеть.
Когда Витька ходил с Колтушей, они всегда загадывали, если до Гнилуши успеют, пока солнце не выйдет, будет клев. Иногда и бегом приходилось навернуть. А последний раз Витька потихоньку загадал, если успеют, то отец приедет, как обещал. И отец приехал.
Но сегодня они успевали. А от Гнилуши до Хо-пра рукой подать. Дед рассказывал, что Гнилуша раньше была Хопром, но потом отделилась и сделалась Гнилушей.
– Дед совсем без памяти стал, – вздохнул Витька, копируя бабку, – то у него на войне плохо, то хорошо… Напился и врет деду Ефиму, что он двух командиров на себе нес. И оба живые. И что ему потом два ордена выдали. А он же одного. И того всего изрикошетили. Сам мне говорил, что он специально его себе на спину положил, чтобы не убило. Вот и не убило. Только руку и плечо. И ногу.
Он посмотрел на отца. Отец был большой. В два раза сильнее деда. Если бы он воевал, орденов у него больше было бы.
– Прав твой дед, сынок. – Отец шел, не глядя на сына. Прищурился куда-то в конец улицы. – Все правильно. И ты его слушайся. Вырастешь, тоже… наверное, поймешь. – Он замолчал на минуту. Витька видел, что он еще что-то хочет сказать, но не говорит. – И про войну тоже. Ты вон своего другого деда и не видел… Убило его.
Помолчали. Молча шагали. Каждый о своем думал.
– Как же убило? – спросил вдруг Витька. – Баба Настя маме говорила, что он вас бросил к другой женщине. И письмо она получила от другой женщины?
Отец остановился, отпустил Витькину руку и полез за «Примой».
– Не бросил. Может быть… искалечило его, вот он и не захотел возвращаться. У него, вроде, ног не было. Я не знаю. Маленький тогда был. Как ты. Не видел я никаких писем.
Отец прикурил, взял Витьку за руку, и они снова зашагали.
– А как же деда Петя?
– Но… он же тебе неродной.
– А тебе родной?
Отец улыбнулся, было, но Витька был серьезен.
– Ну… родной, конечно. Мама за него замуж вышла, и он нас вырастил. Но… мой отец-то… настоящий.
