хитрого рва солнцеворотного.
Филарет продолжил рассказ:
– Не пересадил бы князь дружину на вемблюдов, потому как звери те, акромя как в пустыне, нигде не водятся больше.
– А как же они там, в пустыне-то, живут? Ни еды, ни воды там нет. Ты сам сказывал.
Славушка про пустыни уже слышал, правда, иную историю. Про полководца одного славного, который полмира покорил с войском своим. И в той истории ни о каких вемблюдах речи не шло.
– А так и живут, – ответил писарь, вышагивая по узкой тропке, росу ногами пугая. – Пустынные они звери. Воду раз в месяц пьют, зато помногу. Напьется такой, а потом несколько недель кряду может идти по раскаленным пескам, что ладья о парусах по водам рек. На них местные племена товары всякие возят да воюют, как мы на конях. Сядут промеж горбов да скачут с улюлюканьем по пустыне. Табун таких вемблюдов дюже много пыли подымает. Атаку войска такого видно за сто верст в погоду хорошую.
– А что за горбы? Это как у Фомы нашего, юродивого?
– Сам ты юродивый, чума тебя дери! – ругнулся Филарет. – От горшка два вершка, а все туда, людей судить да рядить… У Фомы – это кара божия, а у вемблюдов горбы воду в себя принимают да после хранят неделями в виде жира.
– Фу, – поморщил нос Славушка, – как жир-то пить? Гадость какая…
– Это тебе гадость, поскольку слаб ты умом еще мудрость Рода постигать. Род все придумал, все по местам расставил. И других богов послабже тоже он придумал да силушкой наделил, чтобы таких, как ты, уму-разуму научать. А мы, стало быть, при Роде живем да богов тех чтить должны. И не нашего ума дело, почему именно в горбах у вемблюдов вода хоронится. Понял?
– Понял, – буркнул Славушка, заметив, что старик отчего-то тревожиться начал. Шел он урывками, все останавливался у берега да прислушивался. – А ты, деда, откуда столько про вемблюдов знаешь? Читал летопись?
– Писал.
– Что писал?
– Летопись писал. О народах южных, о пустынных людях, о кочевых племенах. Много чего в неволе повидал.
Голос старика потух. Славушка почуял, что за живое воспоминания эти деда взяли. Не рассказывал Филарет никогда, да только Славушка слышал, как отец с сотником своим беседовали однажды. Тот сотник-то и рассказал, что Филарет в крепость прибился, когда они его из неволи у финнов отбили. Лет десять назад дело было. Один только он тогда и выжил в той битве. Старый, худой, жилистый и почти что голый был. Финны его у каких-то кочевников в походе дальнем выкупили, толмачом он у них служил. И хаживал по городам и весям с той ратью финской без малого пятнадцать зим, а до того еще столько же в неволе у кочевников бывал. Рассказывал сотник, что Филарет после вызволения десять дней слезы в глазах носил, в счастие свое поверить не мог.
Не стал Славушка подробнее расспрашивать старика о странных пустынных животинах. Не стоит раны старые бередить, оно ни к чему это. Сам расскажет, коль охота будет.
Филарет тем временем совсем замедлился. Уже не шел, а крался
