что я скажу, когда они спросят, кто подарил мне цветы? Я жду не дождусь! Конечно, я могу сказать, что они от тайного воздыхателя, но…»
Продолжать смысла не было, потому что мой голос потонул в визгах и выкриках. Даже миссис Адамс настолько оттаяла, что улыбнулась уголком рта. Клэр Бэркхардт – та, что строила из себя школьницу, – подавилась булочкой. Я, торжествуя победу, сел на место и принялся за суп. Когда гам чуть поутих, я спросил:
– Как ее зовут?
В ответ загалдели, как на птичьем базаре, и мне пришлось уточнить имя у Сью Дондеро, моей соседки справа.
Кора Барт. Таковая в моей картотеке не значилась.
Поскольку Фрицу выпало обслуживать сразу одиннадцать душ, я предложил взять на себя все хлопоты по части выпивки. Преимущество такого расклада состояло в том, что я знал, кто что пьет, и мог наполнять опустевшие стаканы и бокалы, не задавая лишних вопросов; кроме того, Сью Дондеро вызвалась помогать. Мало того, что это было приятно, но мне еще и представился удобный случай, когда мы с ней вдвоем суетились у столика с напитками, предложить ей сделать то, на что мне очень хотелось склонить кого-нибудь из компании еще наверху, в оранжерее, но не было случая. Сью согласилась, и мы уговорились, что условный сигнал я подам, почесав правое ухо.
– Я рад, что вы не изменяете вермуту с содовой, – добавил я. – Девушка с такой внешностью имеет обязательства перед обществом. Продолжайте в том же духе.
– Не перед обществом, – возразила она. – Перед правописанием. После виски или джина у меня наутро голова раскалывается и буквы скачут перед глазами. Представьте сами: вместо «темная личность» я умудрилась однажды написать «томное личико»!
– Какой ужас! – Я всплеснул руками. – Должно быть, вы при этом смотрели на Нину Пэрлман.
Воздав должное супу, они в один присест расправились с пирожками. Что касается светской беседы и развлечения гостей, то они прекрасно обходились без меня, разве что пару раз мне пришлось ввернуть несколько словечек. Я порадовался, что Вульф удрал и избежал душевной травмы, которую неизбежно получил бы, увидев, как все, за исключением Элинор Грубер и Хелен Трой, обращаются с утятиной. Бедняги так наелись, что не отрезали и клали в рот по кусочку, а, за исключением двоих, вяло ковырялись в тарелках. Я понаблюдал за ними и понял, что, если не принять срочных мер, дело может кончиться плохо. Я возвысил голос, стараясь привлечь внимание:
– Дорогие дамы! Я хочу с вами посоветоваться. У нас…
– Речь, речь! – пропищала Клэр Бэркхардт.
– Это она и есть, дурочка! – пояснил чей-то голос.
– У нас демократия, – сказал я. – Насильно запихивать в вас ничего не будут, даже приготовленный Фрицем салат. Как ваш хозяин и отнюдь не тайный воздыхатель, я хочу, чтобы вы получили удовольствие от нашего вечера и, уходя, говорили: «Арчи Гудвин – парень что надо, на него можно положиться. Мы были полностью в его власти, а он дал нам возможность сказать „да“ или
