прекрасным бархатом Утрехта на кремовом фоне с гранатовыми узорами.
– Будете кофе, мосье Дюруа?
И мадам Форестье с дружеской улыбкой, не покидавшей ее губ, протянула ему полную чашку.
– Да, мадам, благодарю Вас.
Он взял в руки чашку и наклонился, полный страдания, чтобы серебряными щипцами взять кусочек сахара в сахарнице, которую держала девочка; молодая женщина сказала ему вполголоса:
– Поухаживайте за мадам Вальтер.
Потом она удалилась, прежде чем он смог ей ответить хоть слово.
Сначала он выпил свой кофе, который боялся пролить на ковер; потом в более свободном состоянии духа искал способа приблизиться к жене своего нового директора и начать разговор.
Вдруг он заметил, что она держит в руке пустую чашку; и, поскольку она находилась далеко от стола и не знала, куда ее поставить, он бросился к ней.
– Позвольте, мадам.
– Спасибо, мосье.
Он взял чашку, а потом вернулся.
– Если бы вы знали, мадам, какие прекрасные мгновения провел я вместе с «Французской жизнью», когда был там, в пустыне. По-настоящему, это единственная газета, которую можно читать за пределами Франции, потому что она самая литературная, самая умная, менее монотонная, чем другие. Там можно найти все.
Она улыбнулась с любезным безразличием и серьезно ответила:
– Мосье Вальтеру было трудно создать такой тип газеты, который отвечал бы новой потребности.
И они начали говорить. У него выходили легкие и банальные слова, было очарование в голосе, много грации во взгляде и неотразимое обольщение в усах. Усы взлохмаченные над губой, вьющиеся, подстриженные, красивые, русые с рыжиной, были более бледные на острых краях. Дюруа и мадам Вальтер говорили о Париже, об окружающей среде, о берегах Сэны, о городах на воде, об удовольствиях лета, обо всех общих вещах, о которых можно говорить бесконечно, не уставая.
Потом, поскольку приблизился Норбар де Варан со стаканом ликера в руке, Дюруа из осторожности удалился.
Мадам де Марель, которая пришла поговорить с мадам Форестье, обратилась к нему:
– Ну! мосье! – резко сказала она, – итак, вы хотите почувствовать журналистику?
Тогда в туманных словах он заговорил о своих проектах; потом начал такой же разговор, который имел с мадам Вальтер; но, поскольку он лучше владел темой, он показал свое превосходство, когда повторил вещи, уже слышанные им от других. И без конца смотрел в глаза своей соседке, как будто хотел придать тому, о чем он говорил, глубокое чувство.
Она, в свою очередь, рассказывала ему анекдоты, с легким задором женщины, которая знает о своем остроумии и хочет быть смешной; и, становясь фамильярной, она клала руку на его руку, понижала голос, говоря ни о чем, и речь приобретала интимный характер. Он
