слабым голосом Оля, лежащая на больничной койке, – бледная, тонкая, полупрозрачная, полуземная. «Помню», – ответила я. «Все это уйдет вместе со мной. Все мои чувства… Разве это справедливо?»
Не знаю, что меня дернуло ответить: «Ничего не уйдет. Я запишу, хочешь?» Она молча смотрела на меня. В ее взгляде я прочитала вопрос: «Зачем?» Про попутчицу из поезда я к тому времени давно и прочно забыла, несмотря на то что блокнот с описанием ее жизни хранился в старом портфеле на антресолях. Однако тут вдруг вспомнила, ярко и подробно, в том числе вспомнила слова брата, сказанные тогда, и добавила: «Чтобы это осталось после тебя». (Следующей мыслью было, и ее я не произнесла вслух: «Чтобы зафиксировать твое несчастье; о нем никто не узнает, но будет действительно несправедливо, если то, что тебе пришлось пережить, исчезнет вместе с тобой». Именно эта мысль впоследствии стала основным мотивом всех моих подобных записей – во имя справедливости.) Оля подумала и сказала: «Если ты запишешь, то, наверное, останется».
Через три дня она умерла. А на следующий день после похорон я купила новую толстую тетрадь и записала туда историю моей подруги во всех подробностях, которые помнила. Все последующие записи были в той же тетради – после Олиной, – пока она не закончилась, так что можно считать, что моим первым визитором все-таки была она. Хотя…
Выйдя из отделения, я увидела молодого полицейского в форме, со спущенной под подбородок одноразовой маской, который, заложив руки за спину, прохаживался у моей машины, сосредоточенно разглядывая ее. Приблизившись, я сказала:
– Добрый день, лейтенант. Что-то не так?
Он быстро обернулся. Его симпатичное лицо с легким румянцем на гладких щеках было строгим и серьезным. Пару секунд он изучающе смотрел на меня, потом вдруг виновато улыбнулся.
– Да я смотрю – машинка ваша… «Ауди» «ку семь». Синяя.
– И?
– В угоне такая числится.
– Ищите дальше, – сказала я, открывая переднюю дверцу. – Моя «Ауди» вполне легальная.
– Я уже понял. У той царапина на капоте. Извините…
Я улыбнулась ему и села в машину.
По дороге домой я сделала небольшой крюк, заехала в «Детский мир» и купила ярко-желтого резинового утенка для ванны.
День к вечеру становился все теплее, солнце разгоралось ярче. Улицы были полны людей, одетых еще по-летнему. Но в воздухе и в легком ветерке едва уловимо чувствовалась осенняя прохлада.
Дома я заварила чай, сделала бутерброд и устроилась на диване. Вместо телевизора, которого у меня не было уже много лет, я смотрела в окно. Моя квартира находится в большом каменном сталинском доме, на последнем, пятом этаже. Окна гостиной, кухни, кабинета отца и самой маленькой комнаты выходят на центральный проспект. Все многоэтажные новостройки стоят далеко,
