Тамара ушла, я снова переместилась на диван и устремила взгляд в небо. Оно уже потемнело до сумрачной синевы. К вечеру похолодало; в открытое окно залетал легкий ветерок, шевеля занавески. Уличные звуки постепенно становились реже и тише.
В детстве, я помню, на месте этого большого дивана стоял маленький, односпальный. И перед сном, лежа на нем, подложив кулаки под подушку, я так же смотрела в темнеющие небеса, постепенно погружаясь в сладкую детскую дрему. За стеной находилась кухня, я часто слышала приглушенные голоса родителей, их тихий смех, джазовую музыку из радиоприемника. Эти звуки давали мне ощущение полного покоя. Я знала тогда, что живу в прекрасном и безопасном мире. Здесь, рядом, мои родители. А в нескольких шагах, через коридор, комната брата.
Прошло совсем немного времени, и я лишилась того покоя. И с тех пор уже не обрела его. Все проходит, все меняется. Сейчас я сидела одна в большой квартире, в самой маленькой из комнат – моей бывшей детской, – в тишине, смотрела в темное небо и думала: «Но однажды…» Конечно, человек – песчинка во Вселенной, но с другой стороны, жизнь и душа каждого человека – это тоже Вселенная. Ныне моя личная Вселенная опустела. И все же я ни на миг не сомневалась, что однажды снова увижу своего брата. Однажды…
2
Вскоре после смерти моей подруги Оли произошло еще одно событие, сильно повлиявшее на нас с братом. В классе нашей мамы был ученик, Саша Проводников. Я и сейчас отлично его помню. Маленький, щуплый, ушастый альбинос с большими карими глазами. С такой внешностью он был обречен на внимание окружающих, чаще – нежелаемое. В свои восемь он еще смотрел на мир с надеждой, которую последовательно и практически ежедневно разрушали люди. Он был такой трогательный в ореоле своей совершенной белизны, словно появился на свет из цветка и был вскормлен росой. В действительности Саша жил с матерью, работавшей уборщицей в булочной, болезненной женщиной, худой, бледной и молчаливой, и бабушкой, пропивающей свою мизерную пенсию в первые же дни после получения. Сам Саша был тихим мальчиком, нежным и, по словам нашей мамы, мечтательным.
Можно ли было обидеть это существо? А можно ли обидеть котенка? Или стрижа, упавшего на землю? Вопрос, на который ответ должен быть однозначным – «нет». И все же ответ на него однозначный – «да». Первый ответ вписывается в правила морали, второй в правила реальности – реальности неидеального мира.
Один из Сашиных обидчиков учился в одном классе со мной – восьмом «А». Опарин, хамоватый прыщавый детина, ненавидел второклассника Проводникова, как революционный матрос – мичмана. Тычки, щипки, удары и плевки – всем этим Опарин снабжал Сашу без устали. Дошло до того, что на переменах малыша охраняла наша мама. Иногда ее подменял мой брат. Я как сейчас вижу эту картинку далекого прошлого: прислонившийся спиной к стене высокий, тонкий как струна десятиклассник Аким, а рядом с ним хрупкий мальчик, из-под белых бровей наблюдающий глазами нерпёнка за бурной школьной жизнью.
Противостояние, в которое, помимо нашей
