Константиновичей их вотчиной были владения отца, который перед кончиной (1218 г.) дал сыну Васильку Ростов, а Всеволоду – Ярославль[107]; о каком-либо наделении младшего – Владимира – нет упоминания в наших источниках[108]; позднее видим его князем на Угличе. При великом князе Юрии эти ростовские отчичи выступают «за один», втроем[109]. Василько и Всеволод погибли в татарское лихолетье, оставив малолетних сыновей: Василько – княжичей Бориса и Глеба, Всеволод – Василия. Юные князья ездили в 1244 г. с дядей Владимиром Константиновичем в Орду «про свою отчину», и Батый, по характерному выражению летописи, «рассудил», чтобы каждый из них ехал в свою отчину. Осторожнее не придавать решительного значения этому отдельному выражению[110] и усмотреть в решении хана лишь утверждение status quo, согласно летописному тексту, который сообщает, что в «Ростове седоста Васильковичи Борис да Глеб на княжение» еще до первой поездки великого князя Ярослава в Орду; у нас нет сведений о спорности прав Васильковичей на Ростов[111]; за ними признано их вотчинное право, как признавалось оно в старину за «Рогволожими внуками» на Полоцк или за Ольговичами на Чернигов. Василий Всеволодович остался при своем Ярославле; своеобразной судьбы этого княжества по его смерти (ум. в 1249 г.) придется коснуться ниже. Дядя этих князей, Владимир Константинович, который мог бы претендовать на старейшинство среди них, по-видимому, мирится со скромным положением углицкого князя[112]; эта ветвь ростовского княжья сошла со сцены с Владимировыми сыновьями, и связь Углича с ростовской отчиной оказалась непорванной; эта отчина распадется, если не считать утраты Ярославля, только под московским давлением.
Младших сыновей – Святослава и Ивана – великий князь Всеволод Юрьевич поручил перед кончиной своей их брату Юрию. Юрий дал в 1212 г. Святославу Юрьев-Польский[113], но о княжении Ивана Всеволодовича имеем лишь указание под 1298 г., что ему велиий князь Ярослав дал Стародуб[114]. Эти княжения и стали вотчинами для потомства обоих князей.
Все остальные волости владимирского великого княжения – в руке великого князя Ярослава. Но в его власти и все княжие силы великого княжения; владельческий раздел в эту пору еще не знаменует политического распада. Семена этого последнего в недрах Владимирского великого княжества – те же, что в Киевской Руси времен сыновей и внуков старого Ярослава, а перевес великокняжеской силы над младшими князьями не меньше (скорее – больше), чем во времена Мономаха и Мстислава Великого; и перед ханом Батыем великий князь Ярослав выступает как старейшина «всем князем в русском языце»[115], окруженный «братьями и сыновцами». Гарантия отдельных княжеских вотчин ханским пожалованием лишь утверждала права, признанные обычаями княжеского рода, и только в будущем грозила стать фактором политического упадка Владимирского великого княжества и поводом к усиленному вмешательству ханской власти в русские
Лаврентьевская летопись. С. 420. При великом князе Юрии Всеволодовиче Василько и Всеволод сидят на своих вотчинных столах послушными подручниками дяди – великого князя, участниками его походов; о временном раздоре в 1229 г. упоминалось выше.
Судя по известию, как в 1229 г. Ярослав Всеволодович «отлучи от Гюргя Константиновича три – Василька, Всеволода, Володимера», Владимир Константинович (15-летний) считается участником политических выступлений; вероятно, что он тогда же занял углицкий стол по «ряду» с братьей; может быть, согласно предуказанию отца, о котором говорят некоторые родословные (ср.
Так в 1229 г. (см. выше); так в 1230 г. «благовернии князи Василько и Всеволод и Володимер послаша к отцю своему Гюргю и к епископу Митрофану но Кирила, игумена и архимандрита манастыря святые Богородица Рожества, дабы и пустил на епископство к Ростову» (Лаврентьевская летопись. С. 431).
Книжник-составитель Никоновской летописи так истолковал это выражение: Батый, «розслушав их о сем и разсудив, даде им вотчину их» (ПСРЛ. Т. X. С. 129).
ПСРЛ. Т. IV. С. 34. Текст так наз. «Летописи по Академическому списку» (изд. при Лаврентьевской летописи. С. 495): «отда Ростов, Суздаль брату Святославу» явно испорчен из: «отда Ярослав, Суздаль брату Святославу».
О нем крайне скудны упоминания. Владимир умер в 1249 г. во Владимире, «везоша его в его отчину на Углече поле и положиша и в церкви Святого Спаса» (ПСРЛ. Т. VII. С. 159). «На Угличи» умер сын его Андрей в 1261 г. (Там же. С. 162), а в 1285 г. умер «Роман Володимеричь Углечский» (Там же. С. 178). Об этих князьях ничего, кроме дат их смерти, не знаем.
ПСРЛ. Т. VII. С. 118.
Лаврентьевская летопись. С. 444; ПСРЛ. Т. VII. С. 144; возможно, что Иван и раньше княжил в Стародубе, что так представлял себе дело автор данной записи в Лаврентьевской летописи: «отда Ярослав Ивану Стародуб» вместо обычного «дасть», как выражаются (поправляют?) позднейшие тексты (например Воскресенская летопись).
Столь необычное выражение Лаврентьевской летописи (с. 447) как бы передает по своему татарскую фразеологию?
