сбоку на бок. Все оборачиваются и хмурят брови, когда я вхожу в зал армейским широким шагом.
– Лиля, сюда нельзя, – пытается воззвать к моему разуму папаша.
– Да мне плевать, – хамски отвечаю я и тыкаю ему под нос горшок. – Это что?
– Это ночная ваза, – осторожно сообщает гном, на всякий случай отстраняясь.
– У тебя я единственная дочь?
– Ну… да.
– Запасные дети есть?
– Нет.
– Тогда какого хрена ЭТО стоит в моей комнате?
– А что, цвет не нравится? – пытается юморить папаша.
Но я училась в группе с двадцатью парнями разной степени сообразительности и к юмору, даже самому низкопробному, привычная.
– Почему у меня в покоях нет личной ванной комнаты? – рычу я. – Я тебе дочь или котёнок с помойки? Я не собираюсь жить в кладовке! Либо я у тебя княжна, либо отрекаюсь от всех родственных связей!
Судя по отпавшей челюсти князя и мёртвой тишине вокруг, я сказала что-то крамольное. Папаша начал багроветь так стремительно, что я испугалась за его самочувствие. На всякий случай я огляделась в поисках аптечки. Наткнулась на взгляд деда, который мне подмигнул и показал большой палец. Надо же, я уже начала различать этих аксакалов!
– Чего ты хочешь, дочь? – прошипел Генрих.
– Нормальную комнату! С нормальной мебелью! И с личной уборной! Заметь, служанок всяких не прошу, драгоценностей всяких тоже… пока. Просто помещение согласно статусу. Вот.
– Хорошо. Я распоряжусь, чтобы тебе подготовили покои моей второй жены.
– Ладно. Что-о-о? Второй? А сколько у тебя жен?
– Две… было.
– А не-жен? – догадалась спросить я.
– Ну… не твоё дело!
– Ясно. Мама спросит. Так что насчёт комнаты? И пира, ты мне говорил, что будет пир.
– Я не говорил!
Я посмотрела на деда, дождалась его кивка и рявкнула (отчего-то тоже басом):
– А что, жену ты не уважаешь? И выпить за её здоровье не хочешь? И кубок твои воины… или кто там у тебя… в честь твоих женщин не поднимут? Воины… в смысле, о, мудрые цверги, разве ваш князь не должен это… открыть свои погреба и устроить праздник?
– Должен! – крикнул дед, и тут же все его поддержали. А я знала, что халявная выпивка – это дело!
На лице папахена сложная смесь эмоций: и отвращение, и злость, и где-то даже гордость, наверное, за меня. А это я ещё горшком не блямкала.
Нет, мир неплохой, наверное, если тут всё решает хороший скандал. В моем такое не прокатывало. Я ж девочка скромная, робкая, до состояния берсека меня довести сложно. Но можно. В детском саду я порой буянила, в школе иногда дралась. Потом выучилась, что так нельзя. В институте только один раз скандал и закатила, когда Светка Паршина свои шпаргалки мне в парту кинула. За это меня едва с экзамена не выгнали. Меня там, признаться, понесло. Я орала, как потерпевшая, выложила свои заготовки, требовала экспертизы
