а добродетель оставлялась на долю наивным «недоумкам»…
В революции зло выделилось, обособилось, скинуло всякие покровы и не стесняясь явило миру свою богомерзкую харю…
Видели ли мы ее? Испытали ли ее окаянную злобу? Поняли? Научились?..
Поистине никогда еще в истории человечества не было дано людям так и такое для отрицательного умудрения. Никогда еще чистое зло не выявляло себя с таким неприкрытым, сознательным бесстыдством, с таким «пророческим» ожесточением, с такою навязчивою притязательностью. Здесь патриотизм и доблесть были прямо объявлены «преступлением», а цинизм стал естеством ума. Революция попрала живую и чистую религиозность и провозгласила свою ложь последней и окончательной истиной. Досужее и нечистое пустословие предреволюционной публицистики сменилось неистовым срамословием большевизма. Дьявол встал во весь рост и заставил русскую интеллигенцию признать, что не все на свете «условно» и «относительно», что есть безусловная мерзость, и что спасение наше – в обращении взора и души к Богу…
После революции нельзя шататься в духовной смуте. Нельзя тянуть к «мистическому анархизму», к «хлыстовству», к черной и получерной магии, к «аристократическому бунтарству», к «народническому непротивленству», к «революционной церковности», к салонному радикализму и ко всякой другой постыдной и притязательной беспредметности. В революции пришлось научиться – верно и уверенно отличать, где в земной жизни Дело Божие, и где дело дьявола. И тот, кому революционная грязь не открыла глаза, того исторический процесс унесет – или в стан дьявола, или, как опавшую листву, в ворох исторического мусора.
Будущее принадлежит народам с углубляющимся и крепнущим правосознанием. И если мы хотим, чтобы Россия имела будущее, и притом великое будущее, то мы должны стремиться к тому, чтобы русское правосознание углублялось и крепло.
И, прежде всего, чтобы оно углублялось.
Это означает, что мы должны религиозно осмыслить право и религиозно обосновать государство. Осмыслить – не рассудком; и обосновать не в теории. Нет. Цельно, из глубины, чувством и волею испытать и принять этот смысл, и связать нашу государственную жизнь и деятельность с последними основами нашего христианского боговидения.
Это необходимо не потому, что «религия нужна государству»; и не потому, что «религиозность полезна народу в моральном отношении». Но потому, что религиозно неосмысленное и неосвященное – вообще не нужно человеку в высшем смысле этого слова; и то, что религиозно не обосновано, т. е. не укоренено в боговосприятии, – то мертво, бессильно и бесплодно в духовной жизни.
Но именно поэтому, в противовес современному «непротивленчеству», половинчатому и межеумочному, но развязному и притязательному, – я считаю правильным поставить вопрос так:
