style="font-size:15px;"> Порфирий Васильевич поднялся со стула.
– Теперь настала моя очередь на тебя кричать, – отвечал Петр Михайлович. – Достаточно уж ты надо мной всяких издевательств делал. Надо мной, над моей семьей, над дочерью, над моими родственниками.
– Конечно же, мне, как благородному человеку, дико перед невежеством…
– Опять? Молчи, тебе говорят! Каким таким ты благородством кичишься? Отец твой был придворный истопник и ничего больше. Может быть, из таких же крестьян, как и я, но я в купцы записался, а твой отец в истопники поступил.
– Однако я все-таки чин заслужил и через это мое благородство…
– Довольно. Не смей больше об этом упоминать! – опять крикнул на него Петр Михайлович, помолчал и прибавил: – Ну, вот я зачем тебя к себе призвал… Хочешь свою жену от меня обратно получить?
– Да как же не хотеть-то? Не пойдет честью, так я через полицию вытребую.
– Не вытребуешь, ежели не захочет идти. Не старая пора. А напротив, тебя же заставят выдать ей свободный вид на жительство. Но я, я могу уговорить ее, чтобы она к тебе шла. Хочешь?
Порфирий Васильевич подумал, пожал плечами и отвечал:
– Да как же не хотеть-то, папенька! Конечно же, хочу.
– Ну, так и пиши сейчас записку, что все следуемое тебе за женой приданое ты от меня полностью получил и никакой претензии ко мне больше не имеешь, – сказал Петр Михайлович.
– Зачем же это, папаша?
– А затем, чтобы ни мне, ни твоей жене не слышать уже больше твоих претензий, что то одно тебе недодано, то другое.
– Ежели вы пришлете табуретку, стулья и заплатите за ужин в день свадьбы…
– Знать ничего не хочу! Надоело. Пиши так… А то и жену назад не получишь. А жену не получишь, так начнем хлопотать о возвращении всего приданого до нитки.
– Всего не имеете права… За протори и убытки должен же я получить…
– За протори и убытки кинем собаке кость. А все-таки ты останешься без жены, без обстановки, без капитала.
– Я не знаю, с чего она сбежала… Я ей, кроме ласки…
Порфирий Васильевич сдавался. Он говорил уже совсем мягко.
– Хочешь написать такую расписку? А то смотри… Документ на четыре тысячи у дочери, все дорогие ее вещи и белье здесь… – приставал к нему Петр Михайлович.
– Ничего не значит. Я еще кухарку засужу. Какое она имела право без моего ведома выпустить из квартиры вещи!..
– Не бормочи глупости. А изволь отвечать: хочешь выдать расписку?
– Да хорошо, хорошо. Только дурак же я был, что поверил Катерине Петровне документ на четыре тысячи, – сквозь зубы проговорил Порфирий Васильевич.
– Ты опять шипишь? Ты уж должен теперь сократиться и просить прощения у нее за все оскорбления, которые ты ей наносил, – сказал тесть.
– Мне же и прощения еще просить?.. Ловко!
– Ну, уже это твое дело. Так согласен или нет? А то ведь безо всего останешься. Подумай, ты человек корыстный.
– Да
