она удалилась, спросил жену: – Отчего же ты, Катенька, не хочешь разложить по местам свои вещи?
– Оттого, что надо прежде посмотреть, могу ли я еще жить с вами. Может быть, завтра же мне уходить придется.
– Но, но… Зачем так? Давай ладком…
– Какой же тут ладок, ежели вы уж сегодня же опять о деньгах начали!.. А я этого слышать не могу. И повторяю… Слово мое твердо. Как только вы начнете дурно говорить о папеньке с маменькой или станете толковать о деньгах – я уйду туда, куда говорила. А вещи мои покуда пусть будут наготове.
– Ну, понимаю, понимаю. Ах, женщины! – вздохнул Порфирий Васильевич, притворно улыбнулся и спросил: – Это к нему, что ли?
Катерина Петровна смело взглянула ему в лицо, кивнула и отвечала:
– Да. К нему.
Он широко открыл глаза и опять спросил:
– А разве у тебя есть этот он?
– Есть. Он сватался за меня, но меня за него не отдали. Он влюблен в меня и готов для меня сделать все на свете.
Порфирий Васильевич кусал губы и допытывался:
– Кто же это такой? Можно спросить?
– Извольте, скажу. Его не было на свадьбе у нас, но вы его видели, когда женихом ко мне ходили. Это папенькин конторщик… который книги его ведет.
– Это такой кудрявенький с бородкой? Краснощекий?
– Да. Мохнатов. Вот к нему-то я и сбегу от вас. Он живет один… в меблированных комнатах. Он примет меня, с распростертыми объятиями примет, – говорила Катерина Петровна. – Тогда эти четыре тысячи, что я получу с папеньки, ему на заведение какого-нибудь дела. Хоть перчаточный магазин откроем.
Порфирий Васильевич слушал и ушам своим не верил. Когда жена кончила, он мог проговорить только:
– Вот как… Это для меня новость…
– Ну, так вот знайте.
– Однако!.. – вырвалось у него восклицание.
Он прищелкнул языком и прошелся по комнате, тяжело вздохнув.
– Да, да, да… – подтвердила Катерина Петровна, – при первой вашей попытке…
– Да зачем же, зачем же, ежели я дал слово?.. – перебил он ее, переменив тон. – Нет, Катюша, я не буду – больше… Уверяю тебя, не буду… Меня наши сбили, посаженый отец сбил. Когда я объявил, что женюсь на купеческой дочке, он прямо мне сказал: «Ну, смотри в оба и тереби за каждую безделицу, а то надует» – вот я…
– Врете, врете… Что на других-то пенять! У вас своя такая же натура.
– Прости, Катя… Ну, дай ручку поцеловать.
– Да ведь уж целовали, когда мы были у папеньки.
– А еще раз разве грех?
Он силой взял руку жены и поцеловал ее.
– Самовар готов… – проговорила кухарка, заглянув в комнату.
– Ну, пойдем, Катенька, в столовую. Заваришь ты чай, напьемся мы чайку…
Он силился быть как можно более ласков, взял жену под руку, поднял с дивана и хотел вести ее в столовую, но жена высвободила свою руку и сказала:
– Я сама дойду. Идите
