style="font-size:15px;"> – Удивляюсь я, как ваши товарищи по службе терпят вас.
– Напротив, они даже очень рады, что я начал давать деньги под залог. Прежде с них жиды брали по десяти процентов в месяц, а я беру меньше половины.
– А вот увидите, что даже само начальство, ежели узнает, что вы ростовщик, то выгонит вас со службы.
– Не думаю. Мой ближайший начальник занял у меня под вексель с двумя поручителями триста рублей. А впрочем, ежели и выгонят, то беда невелика. Выгонят – я уж тогда не негласную, а гласную кассу ссуд открою. Семьдесят-то пять рублей своего жалованья уж я всегда теперь наверстаю, когда у меня деньги есть. Да нет, не выгонят. Где выгнать.
Разговор этот происходил утром. Порфирий Васильевич сбирался на службу. Он подошел к жене и, стараясь улыбаться, сказал:
– Не хочешь ли ты сегодня опять сходить к папеньке и маменьке пообедать? А я пообедал бы у кого-нибудь из товарищей. Кухарке двугривенный в зубы на обед. Право, иногда не мешает в хозяйстве некоторую экономию сделать.
– Уходите, куда хотите… – презрительно отвечала ему жена.
– Да ты-то, ты-то… Стало быть, ты дома стряпать не будешь?
– Нет, нет. Я, может быть, совсем куда-нибудь уйду.
– Ну, совсем-то это, положим, нельзя… Как ты уйдешь совсем, ежели у тебя паспорта нет? Да и с какой стати ссориться? Право, я человек мирный и не желаю ссориться. А ты ступай к папеньке с маменькой и пообедай там, а я после обеда за тобой приеду.
– Бога ради, не приезжай. Не надо! – вскрикнула Катерина Петровна. – Оттуда я и одна знаю домой дорогу.
– Так в котором часу придешь домой?
– Приду. Но оставь ты меня, пожалуйста, в покое. Иди в должность!
– О, женщины, женщины! – вздохнул Порфирий Васильевич и ушел из дома.
Катерина Петровна дала кухарке денег на обед и тотчас же поехала к отцу и матери. Отца она еще застала дома. Поздоровавшись с ними, она опустилась на стул, закрыла лицо руками и заплакала.
– Что с тобой, Катя? Что с тобой? – бросились к ней отец и мать.
– Сил моих нет, не могу жить с мужем. Ради самого Господа, возьмите меня к себе, – говорила она сквозь рыдания.
– Да что такое опять случилось? Что такое? Разве он опять что-нибудь такое?.. Ведь ты была им так довольна. Рассказывала, что он переменился.
– Ах, он все то же… Даже хуже теперь. Он гадина, самая мерзкая гадина. Я на лягушек смотреть не люблю… Лягушки мне противны. А он для меня хуже лягушки. Брр… Каждое слово его приводит меня в дрожь. Кроме того, теперь уж нет никакого сомнения, что он злейший ростовщик, самый грязный закладчик.
И Катерина Петровна принялась рассказывать свое житье-бытье за последние дни.
– И зачем вы только меня за него замуж выдали! Неужели вы не видали, какой это мерзкий человек! Ведь уж, – кажется, он даже перед самым венцом сказался и выяснился.
Отец развел руками.
– Ну, да уж
