про внутреннее благородство… А я про наружное благородство, про чин, про звание… Мохнатов… У Мохнатова ничего впереди, а этот может в гору пойти.
– Выгонят его со службы за ростовщичество, выгонят, прежде чем он в гору по службе пойдет. Он даже сам мечтает уйти со службы, чтобы настоящую гласную кассу ссуд открыть.
– И все-таки останется благородный, и ты будешь благородная. А Мохнатов… Что такое Мохнатов? Тьфу… Отставной козы барабанщик.
– Да душа-то у него теплая. А уж как бы он любил меня! Ведь влюблен в меня.
– В деньги твои влюблен был.
– Нет, нет, не говорите этого. Зачем порочить людей? Он и не упоминал никогда о деньгах. А дали бы вы нам хоть половину против того, что вы дали теперь, и были бы мы счастливы, открыл бы он свою торговлю.
– Какую? Какую он мог открыть торговлю, ежели он никакой торговли не знает! Он конторщик, а не приказчик. Щелк-щелк на счетах, да и записал в книгу – вот и вся его торговля, – старался пояснить дочери отец и прибавил: – Ну, полно… Уймись… Покорись своей участи, скрепи сердце и ухитрись мужа в руки взять, чтобы он плясал по твоей дудке…
– Да поймите, папенька, что я даже ухитряться не хочу, потому что он мне противен! – воскликнула Катерина Петровна. – Весь противен! С головы до ног противен!.. Вся душонка у него противная, поганая!
Катерина Петровна навзрыд плакала, плакала и ее мать.
– Беда с нынешними девчонками. Прежде этого не было… Прежде всему покорялись, – проговорил Петр Михайлович, махнул рукой и отправился в лавку.
XVI
Домой Катерина Петровна вернулась от своих часу в двенадцатом ночи. Вернулась она полубольная от слез, с разбитыми нервами. Слезы ее у родителей, однако, не помогли делу. Отец и мать окончательно отказались принять ее к ним. Прощаясь с ней, отец перекрестил ее три раза и сказал:
– Смирись… Стерпится – слюбится. А я с ним завтра поговорю.
Когда Катерина Петровна приехала домой, то Порфирий Васильевич был в гостиной и при свете лампы перетирал тряпкой какие-то вновь явившиеся у них в квартире бронзовые канделябры, помещенные на подзеркальном столике. Не здороваясь с мужем, Катерина Петровна прошла через гостиную прямо к себе в спальную.
– Что так поздно? – крикнул он вслед.
Она не ответила. Дверь из спальной в гостиную была отворена.
– Принесла чего-нибудь съестного от папеньки с маменькой? – спросил он.
– Ничего не принесла, – послышался ответ.
– Что же ты зевала? Должна была бы попросить что-нибудь, коли уж давать начали. Не заботишься ты о доме.
– Не стоите вы этого.
– Да я не для себя одного прошу. Ведь мне и твой рот кормить приходится.
– Ах вы, мерзавец! – воскликнула она. – Вы обогатились моими деньгами и вещами, и еще смеете попрекать меня кормлением!
– Зачем так? Зачем? Я не попрекаю, я хочу выяснить перед тобой хозяйственные соображения, –
