style="font-size:15px;"> Катя охнула.
– Ну да, вот и представь, что бабка с дедом почувствовали! Бабка в обморок, дед еле жив. А что делать? Правильно. Ехать в Молдавию, забирать свою дурочку и возвращать в семью, в Москву.
Поехали дед и Лена, старшая сестра, будущая Милькина мама.
Приезжают в Кишинев – а где искать? Ни фамилии его не знают, ни имени, не говоря уж про адрес. Так и вернулись ни с чем, хоть в розыск подавай. Пошли в милицию, показали телеграмму. А толку? Жива, здорова, замужем – какой розыск? В общем, посмеялись над ними. Так и осталась моя мама в Молдавии. Навсегда.
– Не пожалела? – осторожно спросила Катя. – Не хотелось обратно? Москва все-таки…
– Не признавалась, – усмехнулась Раиса. – Упрямая была. Я в нее. Папку любила. А он ее тоже любил, но пил. И вообще неразумный был. Пустой, как барабан. А мы к родне в Москву приезжали! – оживилась она. – На Новый год приезжали, на ноябрьские. Весной не приедешь, самая пахота. Огород, хозяйство. До самой осени. У нас же как: палку воткнешь – назавтра зазеленеет! Урожаи по два, а то и три раза снимаем. Но все равно на селе тяжело. Вот тебе, Катя, вся мамина жизнь – была московской избалованной девочкой, по театрам ходила, по консерваториям. А жизнь прожила в избе, в огороде и на свинарнике. А что, сама выбрала! Зато любовь…
Помолчали. Каждая думала о своем.
– А может, судьба, – тихо откликнулась Катя.
– И она тоже, – кивнула Раиса. – И еще – голова на плечах! Вот тетя Лена, Милькина мать, замуж вышла по голове, а не по любви. Небедный, видный такой. Вальяжный, одет как с картинки. Как иностранец. Любо-дорого посмотреть. Родня в Риге, дача на взморье. Чем плохо? Жизнь прожила хорошую, сытую. Муж был известным врачом-гомеопатом, деньги брал бешеные. Тетка, как Мильку родила, больше ни дня не работала. В шубах ходила, в золоте. Мильке на все лето дачу снимали, на море вывозили. Тряслись над ней, как над чашкой фарфоровой, – морковку терли! Я тогда увидела – не поняла, зачем морковку тереть? Так съесть нельзя? Или у Мильки нет зубов, как у старенькой бабушки? Мы-то как на селе – хвать морковь из земли, об сарафан обтерли – и в рот! И ничего, живые! А тут на терке, да еще со сливками! Смех! Я с малолетства летом в огороде, а сеструха моя двоюродная на морях загорает! Короче, сплошное социальное неравенство, – рассмеялась Раиса. – Так что ты права – у каждого своя судьба.
Тетя Лена умерла молодой, в сорок пять, за месяц сгорела. Хорошо, что Милька уже подросла. И счастье, что бабушка до этого не дожила. А дед дожил и поехал мозгами… Вот ты мне скажи! – Раиса в упор посмотрела на Катю. – За что? Нет, не так – почему? Моя мама всю зиму в ватнике и в калошах. А у тетки было все: муж хороший, здоровая дочка, денег навалом. Одних шуб три штуки! Домработница, курорты разные, здравницы, рестораны. Шикарная жизнь, моя мамка о таком и мечтать не смела. Жить да жить, правда? Но тетя Лена ушла. А моя мамка, Варвара Петровна, всю жизнь корячилась, то раком, то на четвереньках, руки скрючило, ноги черные от вен, а дожила до восьмидесяти шести. При такой-то жизни. Вот как, Кать? Ты москвичка, умная, образованная. Что, молчишь? И правильно
