до предела наполненный тяжело больными детьми и их родителями, в котором больше всего на свете хотелось забиться в какой-нибудь угол, чтобы не слышать надрывный кашель и плач, страшные диагнозы и названия непонятных процедур, обследований и операций. Но больше всего хотелось не видеть все эти больные лица, сопливые носы, воспаленные глаза, фурункулы, пылающие в агонии тела, рвоту, грязные судна и не чувствовать пропитавший все запах болезни, лекарств, хлорки, туалета и больничной столовой. Только в этом замкнутом пространстве переполненного отделения попросту некуда было деться. Кровати стояли даже в коридоре и в проходном холле между палатами. Даже в общий для целого этажа туалет постоянно стояла очередь, так что и там невозможно было уединиться надолго.
Единственное место, куда можно было иногда сбежать, был коридор, через который из отделения можно было пройти к выходу из здания. Там было холодно, темно, неуютно, по битому кафельному полу тянуло сквозняком, да еще чаще всего там за столом сидел охранник, следивший за тем, чтобы ни один пациент не сбежал из ада. Сейчас охранника на месте не оказалось, и Марьяна с облегчением выскользнула за тяжелую дверь, опустилась на ободранный диван и поджала под себя ноги. Как же легко и приятно здесь дышалось! Два дня назад здесь же ей разрешили немного повидаться с папой. Он передал ей вещи, но сказал, что больше им видеться вплоть до выписки не разрешат, так как в инфекционном отделении карантин, а ему ни в коем случае нельзя что-нибудь подцепить и, не дай бог, заразить Настю. У той, как выяснилось, обнаружили рак крови, и ее перевели в другую больницу, онкологическую, она находилась в тяжелом состоянии, и ей требовалась химиотерапия, а в будущем и пересадка костного мозга. Маму положили вместе с ней. У Марьяны был всего лишь грипп, поэтому папа попросил ее набраться терпения и быть мужественной и взрослой девочкой, потому что без ее поддержки им всем не справиться с этой бедой. Ей придется пролежать здесь еще недели две, потерпеть уколы, капельницы, процедуры, таблетки и всякие неудобства, а потом ее заберут, и все пойдет для нее, как прежде… Относительно… Если с Настей все будет в порядке… Но последнее «относительно» и «если» папа уже не озвучивал вслух, Марьяна сама догадалась по его виду, что в порядке, скорее всего, ничего не будет… и как прежде тоже…
Иногда Марьяна терпеть не могла Настю… та порой бывала вредная и очень умело злоупотребляла своим положением младшей… Но сейчас, сейчас она готова была простить ей все на свете, лишь бы снова увидеть ее веселой, беспечной, здоровой, даже пусть немного задиристой и хитрющей. В конце концов, самой Марьяне тоже иногда бывало стыдно за свое поведение. В некоторые моменты на нее будто накатывало что-то: распирала злость, зависть, чувство несправедливости, ревность… Теперь же она пыталась припомнить эти чувства и породившие их обстоятельства, но никакой логики в своем поведении не просматривала… В общем, она сама порой бывала хороша…
Шмыгнув носом и поплотнее прижимая ноги к подбородку, чтобы было теплее и чтобы меньше болел живот, девочка уныло озиралась
