висела афиша фильма «Под небом Сицилии». Галантный мужчина в сером плаще и шляпе смотрел на них бумажными глазами…
В детстве у меня была уверенность: проткни бумажную афишу – в дырочке увидишь другую жизнь! И еще было взрослое ощущение человека, оставшегося в чьих-то мечтах! Я остался в живых, в родных, в любимых, в успевающих. Но вот что еще странно: после этого ощущения я не узнавал привычную жизнь. Окружающие люди, казалось, должны были говорить и двигаться по-иному – как на афише фильма. И главное, не терять меня.
Танцевала в тот вечер Варя недолго. А улучшив момент, сбежала от настойчивых ухаживаний капитана.
Возвращалась одна.
Накрапывал дождь. Варя прошла мимо солдатской бани, свернула к платановой аллее и решила сократить дорогу: выйти к монастырскому огороду через склады.
В темноте тихонько напевала, на всякий случай.
Неожиданно перед ней возник солдат:
– Стой, кто идет?
– Свои! – крикнула она и сделала шаг вперед.
– Ни с места! – Голос солдатика с петушиным срывом. – Буду стрелять!
А Варе стало весело:
– Ах ты, сопляк!
Солдат крикнул: «Ложись!» и выстрелил в воздух.
Ноги у девушки подкосились, она опустилась на колени, потом легла животом в мокрую траву.
Прибежал дежурный офицер с фонариком:
– Часовой, кто стрелял?
– Неизвестная личность, – отчеканил солдат. – Отказалась подчиниться приказу!
Резкий луч высветил испуганное и злое лицо нарушителя.
– А, певица! Ну, вставай…
Варя смущенно поднялась, отряхиваясь и еще более размазывая грязь по новому платью.
Случай замяли.
Но неделю спустя Варя узнала в конопатом часовом, дежурившем под окнами кабинета, того солдата, что положил ее на землю возле складов.
Недолго думая Варя вылила из графина воду ему на голову. Парнишка смолчал, но мокрый вид заметил офицер, доложил начальству. И Варю посадили на гауптвахту.
Женской «губы» в части не было. Хулиганку заперли в подсобном помещении хозчасти. Принесли железную кровать и грубое солдатское одеяло. За свою провинность она должна была чистить картошку. Но солдаты не подпустили к баку – просили что-нибудь спеть.
Мальчишки молодые, на стриженых затылках светятся розовые прыщи. Дома их ждут подросшие девчонки! Варя спела Есенина. Запрещенного поэта. Настроение такое было. Видя перед собой безглавую церковь, полощущую в речке рваное отражение! Бабы любили это место под белой стеной – вода чище. Хлестали белье с оттяжкой, вымещая обиды на водяных чертей, смывая с простыней сор, что мешал спать! И такой сон бывал после, будто через все тело протекал нескончаемый звук воды!
Никогда в детстве не произносила она так вольно-упоительно слово «мама»! Теперь же выдохнула легко, как молитву. И даже не заметила, что перекрестился один солдатик, озираясь на упавшую в котел картошку.
Ночью
