одежду и обувь многочисленной кирзовой родне.
Молодых незамужних девушек зачислили в художественную самодеятельность. В каждой воинской части были свои артистки и их поклонники. Широкоскулая Раиса виртуозно играла на баяне. (Позже, сам генерал Чуйков подарил ей шикарный аккордеон!) У нее были удивительные глаза: голубые с азиатским разрезом. Длинноногая Татьяна – с русой челкой и густыми бровями, сходящими на переносице, – обладала природной гибкостью и хорошо плясала. Варя пела.
Ольга Зауровна особо выделяла ее:
– Варя, у вас классический голос! А здесь романсы к месту. Кстати, почему вы не хотите заниматься с Гельмутом?
Репетиции проходили в каминном зале Дома офицеров. При виде девушек в хоре отчетливей звенели тенора, а басы становились призывнее. Мужчины поднимали плечи, набирая в грудь больше воздуха и удерживая полы кителя сжатыми ладонями.
Два баяниста с багровыми лицами тянули хор, будто маломощные паровозы тяжелый состав при подъеме. Ложкари нещадно дробили коленки. Даже капитан Смолянский читал Маяковского со сцены, прощупывая взглядом зал. Варя старалась не смотреть в его сторону, не нравилась его отрывистая манера – будто строгал хлыст из ветки.
Руководил самодеятельностью Гельмут, сухопарый немец, в серой жилетке, с липким начесом на затылке. Он сносно говорил по-русски, хорошо знал русскую классику. Но не чувствовал, по мнению Вари, настрой русской души.
Так же сторонилась она немецкого садовника, он выращивал розы почти черного цвета. Рано утром садовник лил чернила под кусты. Каждый раз, глядя на траурные бутоны, Варя вздрагивала: не к добру! Однако садовник помог ей купить для отчима немецкий секатор.
По выходным девушки тоже гуляли в парке для русских, втроем взявшись под руки. Иногда в окружении офицеров.
В глубине парка, поперек тенистой ложбинки, возвышался каменный мост. Будто здесь когда-то высохла река. Варе казалось, что тяжесть моста сама выдавила из земли маленькую грязную лужицу.
В парке насвистывали птицы с какой-то филармонической щепетильностью.
Древняя липа уперлась гигантской стопой в зеленую полянку. На ее стволе темнели рубцы, местами виднелась тускло-бежевая крученая сердцевина, словно оголились вековые жилы.
Варя впервые видела такое большое дерево! На высоте двух метров висел деревянный герб, с надписью о возрасте липы, кто посадил ее и по какому поводу.
В огромной кроне дремал зыбкий туман; среди раскидистых ветвей, похожих на небольшую рощу, сновали птицы, будто они не могли найти выход из зеленой клетки.
Не сговариваясь, три подруги пели «Липу вековую». Виделось, как плывут по речке Таленке смятые липовые цветки, а вечерняя заря остужает в воде алую подкову, словно потерянный след уходящего дня.
Горло давила тоска, обрывала песню безголосица чужбины.
На темной глади пруда застыли ручные немецкие лебеди. Выгнули тонкие шеи, похожие на белые вензеля.
Голый плющ
