акции? Только-то? Душу за акции? Хороший обмен! У меня ни один дивор лишним не будет. Вместилище бездонное – тут, недалече…
– Мерзавец! Кем себя вообразил? Вот чего именно ты хочешь?
– Я… гм… и мне ничто не чуждо… Ничто. НИЧЕГО…
Беседа с Сыродем высосала силы, как всегда. В полном физическом упадке и душевном раздрае гости не заметили, что воздух в комнате потускнел и окутался синей дымкой. Сказочные феномены в Утылве – иллюзорные или же нет. Туман (и облако) – синий, серебристый как Варварин смех. Подземная красная река – как красноватый отблеск в глубоких зрачках Сыродя – во тьме. Так получилось, что в синем тумане фигура хозяина производила жуткое впечатление. Он уже и человеком вроде переставал быть. Внешне это выразилось совсем чудесатым образом: и без того длинное, напряженное тело увеличивалось до невероятных размеров. Сыродь на стуле громоздился под самый потолок. В сравнении с ним другие люди в комнате выглядели гораздо меньше и располагались ниже. На ничтожном уровне. За столом на лавке сидели, словно у подножия, а Сыродь – высоко на троне. В памяти всплывали иллюстрации к детским сказкам, а именно Кощей Бессмертный или Энгру в своем железном дворце. Что-то в этом было…
Из сыродиевского кабинета Максим не вышел, а вылетел пробкой, держась руками за живот. Было так больно, что даже не стыдно. Однако вот что странно (вообще-то, странно все!) – как только он удалился от всевидящих глаз и выговаривающих безжалостные слова губ на каменном лице, сразу полегчало. Но Максим продолжал двигаться без остановки – к сеням, намереваясь попасть на улицу, и ошибся дверями, пролетев по инерции дальше. Вместо улицы ступил на порог другой комнаты и замер. Нет, лицо у него не перекосилось, как у Колесникова после заглядывания в колодец, но тоже вытянулось изумленно.
Полная неожиданность, что эдакая комната имелась в доме Сыродя – слишком она выбивалась из аскетичной брутальной атмосферы. Чем? Ни за что не поверите!
Опять помещение практически без мебели. Без дивана, зато со шкафом в простенке между окнами. Этот шкаф, безусловно, самый роскошный предмет меблировки. И вообще, единственный – больше в комнате ничего подобного нет. Антикварный, трехстворчатый, из красного дерева, с резным навершием, распашными дверцами и выдвижными ящиками. Выше и авантажней своего собрата в гостиной Юлии в Коммуздяках. На центральном фасаде сыродиевского экземпляра тоже закреплено зеркальное полотно, боковые двери украшены резными накладками с растительным орнаментом (триллиум – три лепестка, листья и стебли – та же тема, что в Варвариной броши). Шкаф старый – имеются потертости, сколы, утраты по дереву. Что интересно – на обоих дверях, в одном месте в вырезанной фигуре (т.е. в двух фигурах) у центрального цветка выпал лепесток, осталось только два (это вместо трех), и виднеется в углублении простое темное дерево – ну, опять же в точности, как в Варвариной серебряной броши. Вот такое одинаковое повреждение на двух различных предметах. Но никто, разумеется, не заметил и выводов не сделал. Откуда же столь редкий экземпляр взялся здесь, в степном
