снова пригвождённым к кровати четырьмя парами сильных рук. Оставаясь на волоске от гибели.
– Снимите-ка с него брюки! – последовала вторая команда.
От неё у меня зашевелились волосы на затылке, а в пустом желудке похолодело. Чьи-то неуклюжие пальцы уже вовсю расстегивали мне ремень и пуговицу на поясе.
– Пустите меня, извращенцы! – заорал я, почувствовав, как брючины поползли вниз по ногам.
– Трусы тоже снимайте.
Я знал, что в письме ничего такого и быть не могло, но эта игра начинала нравиться мне всё меньше и меньше и, решив, что лучшая защита – это нападение, произнёс:
– Ну зачем так сразу то! На коллективный минет я сегодня явно не рассчитывал! А кто первым сосать начнёт? Может быть, ты, Гарри? – обратился я к гнилозубому. – Только держи зубки при себе, я люблю, когда это делают нежно.
– Заткнись! – закричал лысый и его кулак молниеносно впечатался мне в лицо.
Я сплюнул образовавшуюся во рту кровь в сторону, прямо на кровать.
– Ты бы хоть зубы почистил, приятель! – ответил я, сморщившись от отвращения. – Или, если хочешь, можешь взять мятную конфетку у меня из пиджака, а то, если честно, ощущение, будто у тебя во рту сдох мёртвый опоссум.
Удар в нос не заставил себя ждать, и переносица озарилась вспышкой мгновенной резкой боли.
– Я тебе сейчас покажу мертвого опоссума, гнида! – заорал лысый и снова замахнулся.
– Гарри! – рявкнул Веллингтон, угрожающе отодвигаясь от стола. – Хватит, блядь, я сказал!
– Простите, босс… – уже в который раз отозвался верзила.
– Я не понял, чего вы ждёте, уроды? – недовольно прошипел Коробочка, нервно зажимая листы в руке так, что заскрипели перчатки. – Почему он всё ещё в трусах?
«О нет…», – не успел подумать я, как моё бельё уже оказалось почти у самых ступней. Кто-то присвистнул.
– А у него и, правда, большие яйца! – голос конечно же принадлежал гнилозубому. – Даже жалко отрезать такие.
– Заткнись, Гарри! – закричал я в один голос с Веллингтоном.
– Простите, босс.
Это было так унизительно и до умопомрачения страшно, особенно, когда где-то там внизу я почувствовал прикосновение острого металлического края к особо чувствительному участку кожи. Кажется, я даже забыл, как дышать.
– У нас ничего не было, – почти задыхаясь от стыда и ужаса, проговорил я, обливаясь потом и пытаясь вспомнить слова хоть одной молитвы.
– Серьёзно? – его насмешливый тон не сулил ничего хорошего. – Тогда как вы назовете вот это! Нет, вы только послушайте, это так трогательно…
«Можете называть меня Молли, – произнесла, улыбнувшись, и, просунув правую ступню тебе между ногами, очень медленно и совсем немного присела вниз, скользя руками по твоей спине.
Так же медленно поднявшись, резко отвела правую ногу в сторону и, выпрямившись, подняла её вверх, чувствуя,
