ты ничего здесь не дорисовывал?
Голос был странно сиплый и неуверенный.
– Нет, конечно. Зачем? Работа готова, я ей вполне доволен. Да что случилось? Почему ты так странно стоишь? И говоришь загадками…
– Подойди, пожалуйста, сюда, Антоша. Поближе.
Отложив коробку с красками, я сделал десяток шагов до стены, где стоял Отец. Ситуация меня несколько забавляла, поэтому на губах светилась улыбка. Я подошёл ближе и молча остановил взгляд на картине. Отвёл на секунду глаза в сторону и тут же жадно впился в неё вновь. Невольная улыбка вмиг пропала. Настроение резко изменилось, я почувствовал невольный озноб.
– Нет, этого не может быть! Что это? Как ЭТО попало на холст? Кто мог позволить себе такую вольность? Зачем?
Неожиданно руки у меня задрожали. Страх окутал тело, захватил в свои жёсткие колючие объятия. Отец, сам испытывающий подобные чувства, приобнял меня, прижал к себе, и мы оба в недоумении уставились на портрет моей любимой бабушки, который писал с большой любовью. Я отчётливо ощущал под тёплыми руками Николая Львовича свои подрагивающие от сильного волнения плечи.
Бабушка Алина на картине по-прежнему сидела у стола рядом с яблоками и лежащей на них виноградной гроздью. Свет из окна также падал на её седую голову, отражаясь сзади лёгким ореолом. А справа, из-за тёмной гардины, где раньше, кроме фона, ничего не было мной написано… на неё смотрел мужчина. Он будто вышел на короткое время из своего укрытия! И протянул в сторону Алины белую, ухоженную руку. На безымянный палец насажен массивный золотой перстень с плоским чёрным камнем, по которому извивается золотая змейка. И с этой руки на пол стекают капли крови. Живой, ярко-красной крови. Мужчина впился взглядом в затылок Алины, не замечая ничего вокруг. От картины веяло пронзительным холодом смерти…
Всё так же прижавшись друг к другу, как стояли, мы развернулись и вышли в большую прихожую, дальше на кухню. Качнувшись в сторону, я тяжело упал на стул, Николай Львович подошёл к столу и нажал на кнопку электрического чайника. Достал чашки и пакетики чая. Всё это он проделал молча и не спеша. Намного медленнее, чем обычно.
Мы оба были шокированы. Ни говорить, ни думать не хотелось. Только после того как я отпил первый обжигающий глоток чая, сжимая похолодевшими пальцами горячую кружку, то смог обратиться к отцу.
– Что это было? Мне страшно… Ты же помнишь, на картине за спиной бабушки, кроме тёмной гардины, я ничего и никого не писал. Кто же это сделал? Ты? Нет, конечно, нет! Тогда кто, если не мы, кто? Скажи! Мне страшно…
– Успокойся, мой мальчик. Всё хорошо, успокойся! На всё есть толковое объяснение.
Я почувствовал тёплую руку Учителя на своей голове. Николай Львович гладил меня, как маленького ребёнка, напуганного неожиданно вышедшим из-за угла слоном. От этого прикосновения мне стало чуть спокойней.
– Антоша, всё не так страшно, как ты думаешь. Я тоже оторопел
