Марк твердо решил стать монахом. И в тот же вечер он снова попросил отца Якова об этом.
– Хорошо, сын мой. – ответил тот ему. – Идем со мной, тебе надо исповедаться и помолиться…
* * *
Марк принял постриг в монахи, дав обет безбрачия и обет молчания. В ту же ночь он заснул спокойным монашеским сном, преисполненный благодарности перед отцом Яковом.
Ему снились ангелы и яркое сияние, исходящее от их крыльев, почти слепило его. Но он был счастлив видеть их – это означало, что он принял правильное решение.
Однако ангелы не улыбались ему в ответ – напротив, они были безмерно печальны. Некоторые из них даже плакали и их золотые слезы блестели на их прекрасных бледных лицах.
– Беги… – прошептал один из ангелов, смутно похожий на…
* * *
Его сон вдруг резко прервали – кто-то схватил его за плечи и выволок из кровати. Молодой монах не успел очнуться, как чей-то кулак обрушился на его лицо и вновь погрузил в темноту беспамятства.
Когда он очнулся снова, он оказался сидящим на деревянном стуле и привязанным по рукам и ногам, словно пленник. Этот стул, к которому он был жестко привязан, был темным, и от него веяло страхом и болью.
Вокруг Марка стояли ровным полукругом монахи, с накинутыми на головы капюшонами. Их было пятеро. Среди них выделялся только один – тот, что стоял в центре – у него в руках было серебряное распятие.
– Ты принял обет безбрачия и обет молчания… – раздался его голос, и Марк узнал в нем настоятеля Якова.
Марк понял, что это – суровая проверка его убеждения стать монахом и строго держаться своих обетов. И поэтому он промолчал, упрямо стиснув зубы.
Отец Яков скинул с головы капюшон и отступил назад. Монахи чуть расступились, открывая взору Марка небольшой столик с ножами, какими-то склянками, бинтами…
Он так и не открыл рта. Лишь глаза Марка расширились от ужаса.
А потом монахи обступили его со всех сторон, сковав его сильными руками, и отец Яков задрал рясу Марка, обнажив плоть. Когда его коснулся нож, отсекая его мужское достоинство, Марк не издал ни звука, лишь забился в стальной хватке монахов. Боль окатила его обжигающей волной от низа живота к грудине, преобразовываясь в его сердце в крик, который он не посмел издать.
– Обет будет соблюден… – слышал он голос отца Якова сквозь пелену так и не наступившего для него обморока.
Он смутно ощутил, как холодное лезвие дотронулось до его языка… Больше он не чувствовал ничего. Так и не издав ни единого звука, Марк осознал, что замолчал навсегда, прежде чем Спаситель наградил его потерей сознания в этой камере пыток.
* * *
Проснулся он в своей келье, все его тело горело адской болью, его лихорадило. Так он и пролежал несколько дней, в смутные минуты
