я советую выбирать номера страниц, соответствующие какой-нибудь известной дате. Например, начало Столетней войны…
Ждет.
– Тысяча триста тридцать седьмой, – хором шепчут Остин, Лавиния и Эмили.
Остин и Лавиния берут один том, осторожно вкладывают растение между книжных страниц, шепча наверное: «Декларация независимости», «падение Римской империи», «год маминого рождения».
И только Эмили, похоже, засовывает цветы в выбранный ею словарь наугад, как придется.
Некоторое время отец наблюдает за ней, нахмурив брови.
– Как ты найдешь свои растения, если кладешь их куда попало?
Она улыбается:
– Я буду знать.
Через несколько месяцев, когда среди зимы они решают извлечь из книг летние цветы, она открывает словарь, не колеблясь ни минуты. Если другие вполголоса бормочут цифры, она, словно колдовское заклинание, произносит одно слово, одно-единственное: жасмин – и появляется жасмин.
Эмили проиллюстрировала заглавия словарных статей энциклопедии.
Она собирает листики мяты, лепестки роз и соцветья ромашек, отдает матери, чтобы та развесила их сушиться на кухне. Эти растения предназначены не для гербария. Их будут заваривать и пить зимой.
В маленькой полотняной сумочке она хранит зерна, украденные у птиц в конце лета. Это – будущий сад.
Мама на кухне, дочери накрывают стол к ужину. Отец уже сидит на своем месте во главе стола, ждет. Лавиния расставляет столовые приборы. Эмили несет фарфоровые тарелки, синие с белым.
– Ну-ну, – говорит Отец, перед которым она только что поставила его тарелку.
– Что, Папа?
– Хотелось бы знать, почему именно мне всегда достается эта выщербленная тарелка?
Эмили возвращается, присматривается. В самом деле: у тарелки, которую она перед ним поставила, не хватает кусочка, совсем крошечного, как лунка на ногте.
– Прости, – говорит она.
Забирает тарелку, спокойно, не торопясь, проходит через столовую, кухню, открывает дверь, ведущую в сад. Там примечает большой плоский камень. Бросает на него тарелку, и она разлетается вдребезги. Потом все тем же размеренным шагом возвращается в столовую и объявляет:
– Больше она никому не достанется, я вам обещаю.
Изумленный, он ничего не отвечает.
Его перевернутое отражение на поверхности навощенного стола, похоже, удивлено не меньше, чем он сам. Фарфоровые осколки в траве напоминают обломки исчезнувшей цивилизации.
– Снег выпал!
Остин проснулся первым. Вбежал в комнату Эмили и Лавинии, бросился к окну: снег покрыл сад белым одеялом, свисает гирляндами с деревьев.
Все трое скатываются вниз по лестнице, натягивают сапожки, пальто, шапки, платки и митенки. Стоя на нижней ступеньке, Отец смотрит на них с видом суровым и неодобрительным. Но не говорит ничего.
